75 
И все же самые важные имена здесь есть. В первую очередь имя человека, который написал дневник, лежащий у него на столе.
Я Жу искал дом, где его предок сидел со своей стеариновой свечой. Но дом не сохранился. Там, где некогда жил Ван Сань, сейчас пролегала сеть автомобильных дорог.
В дневнике Сань писал, что его слова предназначены ветру и его детям. Что он имел в виду, говоря, что ветер прочтет, Я Жу так и не понял. Вероятно, в глубине души Сань был романтиком, несмотря на жестокую жизнь, какую был вынужден прожить, и жажду мести, никогда его не оставлявшую. Но у него были дети, прежде всего сын по имени Го Сы. Родился Го Сы в 1882-м. Он принадлежал к числу первых руководителей компартии и погиб во время войны Китая с Японией.
Я Жу часто думал, что дневник Саня предназначался именно ему. Хотя больше ста лет отделяли возникновение дневника от этого вечера, Сань, казалось, обращался прямо к нему. Ненависть, обуревавшая предка, теперь жила в нем. Сань, затем Го Сы и, наконец, он сам.
Существовала фотография Го Сы, сделанная в начале 1930-х где-то в горах: Го Сы стоит в группе мужчин. Я Жу отсканировал снимок к себе в компьютер. Глядя на фотографию, он думал, что очень приблизился к Го Сы. Тот стоял прямо позади улыбающегося человека с бородавкой на подбородке. Он был так близок к абсолютной власти, думал Я Жу. И я, его родич, достиг такой же близости к власти.
Интерком на столе тихонько зажужжал. Госпожа Шэнь деликатно сообщала о прибытии первой посетительницы. Пусть подождет. Когда-то давно он читал об одном политическом лидере, который довел до совершенства классификацию своих друзей и врагов, назначив каждому свой срок ожидания. Они могли сравнить, кто сколько ждал, и таким образом определить степень благоволения высокой особы.
Я Жу выключил компьютер, и тот с легким жужжанием опять ушел в стол. Из графина налил себе стакан воды. Стакан был итальянский, изготовленный специально для него на фабрике, которой он владел через одну из своих подставных фирм.
Вода и нефть, думал он. Я окружаю себя жидкостями. Сегодня вода, завтра, быть может, права на воду рек и озер.
Он снова подошел к окну. В эту пору ночи огни уже гаснут. Скоро останутся только уличные фонари да освещение общественных зданий.
Я Жу глянул в ту сторону, где раскинулся Запретный город. Ему нравилось бывать там, навещать друзей, чьими деньгами он управлял, умножая их. Императорский трон сейчас пустует. Но власть по-прежнему обретается в древних стенах императорской столицы. Дэн как-то раз сказал, что давние императорские династии позавидовали бы власти китайской компартии. Нет на свете страны с подобным оплотом власти. Каждый пятый из живущих на свете людей зависит от решений имперских лидеров.
Я Жу знал, что судьба очень благоволит ему. И никогда об этом не забывал. Стоит счесть сей факт естественным, как мигом утратишь влиятельность и благосостояние. Он входил в круг избранных как этакий серый кардинал. Состоял в компартии, имел глубокие связи с тем узким кругом, где принимались важнейшие решения. Был им советником и все время запускал щупальца вперед, прощупывая почву — где там ловушки, а где надежные дороги.
Сегодня ему сравнялось тридцать восемь, и он сознавал, что находится в самой гуще переломной эпохи, в которую Китай вступил после культурной революции. Держава-интроверт устремит взоры вовне. Хотя в политбюро шла ожесточенная борьба касательно выбора пути, Я Жу в результате не сомневался. С пути, на который стал Китай, свернуть уже невозможно. Изо дня в день все больше его соплеменников улучшали свое положение. Хотя пропасть между городом и деревней расширялась, часть этого благосостояния просачивалась и в беднейшие слои. Будет безумием повернуть вспять. Вот почему необходимо постоянно усиливать поиски иностранных рынков сбыта и сырья.
Он смотрел на свое неясное отражение в огромном окне. Наверно, примерно так же выглядел Ван Сань.
Больше ста тридцати пяти лет прошло, думал Я Жу. Сань даже представить себе не смог бы мою нынешнюю жизнь. А я вижу его жизнь и хорошо понимаю гнев, который им владел. Он писал дневник, чтобы его потомки не забыли несправедливость, какой подвергались он, его родители и братья. Великую несправедливость, задавившую весь Китай.
Я Жу взглянул на часы и оборвал течение мыслей. Полчаса еще не истекли, однако он шагнул к столу и нажал на кнопку: посетительница может войти.
75 
