— Здесь должна быть лестница, — сказал Бофранк, с трудом отрывая взгляд свой от дикой картины. — Да, вот она.
В самом деле, лестница, сплетенная из ветвей и древесной коры, обнаружилась на прежнем месте. Странно, что Люциус не уничтожил ее.
— Оставим лошадей здесь? — спросил Фолькон. — Но как же слова о четырех всадниках?
— Здесь важны слова о числах квадрата, а пешими мы будем или же в седлах — не суть важно, — пояснила Гаусберта с некоторым, впрочем, сомнением. Но ничего не оставалось, как привязать лошадей к дереву и спуститься вниз.
Запах дыма и горелого человеческого мяса на берегу был невыносимым.
— Сколько же в нем злобы! — воскликнул юный Фолькон, едва не споткнувшись о тело совсем маленького ребенка, сжимавшего в руке игрушечный деревянный кораблик.
— Он в гневе, — кивнула Гаусберта. — Нам придется тяжело.
— Никто в этом и не сомневался, — сказал Фолькон. Юноша был испуган, но крепился.
— Постойте, — сказала Гаусберта. — Прежде чем мы переправимся на остров, мы должны смочить наше оружие составом, что я приготовила еще в городе.
С этими словами она извлекла из кармашка на юбке стеклянный сосуд с плотно притертою крышкою. Вонь от мази из растертых пестом карликов стояла несусветная, однако ж, презрев брезгливость, все смазали ею не только шпаги, кинжалы и арбалетные стрелы, но и пули, заново перезарядив пистолеты.
Затем нашли на берегу брошенную лодку с одним веслом и поплыли в направлении острова.
Мелкие волны качали суденышко, солнце преярко светило в небе, и Бофранк внезапно почувствовал чудовищное желание повернуть обратно. Судя по взволнованным лицам его спутников, то же самое ощущали и они, однако Фолькон продолжал упрямо грести.
Когда нос лодки ткнулся в перемешанный с ракушками и водорослями песок, что-то неуловимо изменилось. Словно бы воздух стал гуще, солнечный свет странно замерцал, а в ушах возник едва слышный звон, наподобие того, каковой издает обычно настырное существо комар, но только куда тоньше и нежней.
Сделав несколько шагов, Гаусберта остановилась и сказала:
— Он здесь.
— Я здесь! — был ей ответ.
Из-за ближних деревьев выступил Проктор Жеаль.
— Друг мой Хаиме! — сказал он с предоброю улыбкою. — Видишь, куда занесло тебя! А ведь я не раз предостерегал тебя, говоря, что дальняя дорога ничего, кроме вреда, в себе не таит.
— Но и ты пустился в путь, притом так неожиданно, — молвил Бофранк, ступая навстречу бывшему приятелю. — С чего бы это?
— Я могу позволять себе разное — в отличие от тебя… А ведь ты мне нравился, Хаиме.
— О ком ты говоришь? Вернее, от лица кого? Кому я нравился?
— Если рассудить по чести, нравился ты мне разному. В этом косном сонмище ты был своеобразен и не похож на других… Зачем же ты переменился?
— Я не менялся, Жеаль. Изменился ты. Скажи, для чего ты убил людей в Башне Эз? Для чего погубил людей в поселке?
— Спроси меня еще, для чего я убил людей на острове, друг мой Хаиме. А ведь я убил их, да… Признаться, сделал я это походя, сам того не желая. Я ведь не злобен по природе своей, тебе это ведомо. Добро и зло для меня категории по сути равноценные, ибо ни то ни другое ничего не значит. Так к чему корить меня? К чему увещевать? Не хочешь ли ты — и друзья твои, к ним я тоже обращаюсь, — встать рядом со мною, как уже сделали многие?
— Покамест не видал я от тебя никаких благ, пускай даже трижды обещанных, — сказал Бофранк.
— Не время ибо, не время… Противоборство добра и зла в вашем мире — интересное зрелище, так и оставим его богу и дьяволу, а сами станем наблюдать. У меня есть множество важных занятий, уж поверь, каковых ты не можешь даже представить, — и это при том, что ум твой куда как не скуден! Размышляй, друг мой Хаиме. Разве давал я тебе в этой жизни дурные советы?
— Насколько я припоминаю, нет. Но с некоторых пор я все одно решил не принимать более советов от тебя.
— Что ж, коли так, прощай, — сказал Проктор Жеаль и, повернувшись, пошел прочь.
И тут в спину его вонзились две арбалетные стрелы. Не оборачиваясь, Жеаль протянул руку, чтобы выдернуть их, как ни в чем не бывало, но что-то словно ожгло его; наподобие человека, укушенного пчелою, он завертелся, и тогда Бофранк понял, что лучшего времени для нападения не найти.
Однако едва он успел прицелиться, как Жеаль был таков; изловчившись и вырвав-таки из спины стрелы — с которых, к слову сказать, не упало ни капли крови! — он припустил бежать, петляя меж стволов, и все поспешили за ним.