17 
— А вот те? Люди, сгрудившиеся у костра? Рейн немного нахмурился:
— Это страдальцы. Бывшие арендаторы, которых Закон об огораживании общинных земель превратил в бродяг. Они ничего не знают, кроме сельскохозяйственного труда, насколько я понимаю, и не желают учиться ничему другому.
— Закон об огораживании! — воскликнула Аликс. — Неудивительно, что они вас ненавидят.
— Меня? — переспросил он с искренним удивлением. — А почему они должны ненавидеть меня?
— Вы отобрали у них фермы, огородили их земли И устроили на них пастбища для своих паршивых овец, — выпалила она, давая понять, что не каждый человек неблагородного происхождения так же необразован, как эта деревенщина.
— Это я-то отобрал? — переспросил Рейн уже не улыбаясь, но глубокая ямочка на щеке выдавала веселое настроение. — Ты всегда судишь целое сословие по действиям одного из принадлежащих к нему? А в твоем городке разве нет негодяев? А если такой мерзавец очистит мой карман, то, значит, я дол-ясен во имя справедливости вздернуть всех остальных горожан?
— Нет… наверное, нет, — неохотно согласилась Аликс.
— Вот, съешь-ка, — сказал Рейн, подавая ей крутое яйцо, и, взяв у нее остатки ломтя, стал его доедать. — Ты никогда не подрастешь, если не будешь есть. А теперь надо бы поразвить твои мышцы. — И с этими словами Рейн повел ее через заросли деревьев туда, откуда доносились звуки, которые она слышала с тех самых пор, как прибыла в лагерь.
Они вышли на большую расчищенную площадку, и Аликс, широко открыв глаза, застыла перед открывшейся взгляду картиной. Казалось, мужчины — много мужчин! — пытались убить друг друга, лошадей или самих себя. Они орудовали мечами, кололи копьями набитые чучела или, нагрузив себя камнями, делали физические упражнения.
— Что это? — растерянно прошептала она.
— Если человек хочет остаться живым, он должен уметь драться, — ответил Рейн, глядя на двух дерущихся мужчин. — Эй, вы двое! — заревел он так, что Аликс вздрогнула. В два прыжка Рейн оказался рядом с двумя бродягами, которые, побросав мечи, пустили в ход кулаки. Рейн схватил их за лохмотья, встряхнул, как собак, и отбросил в разные стороны. — Люди чести на кулаках не дерутся! — зарычал он. — И раз вы у меня под началом, деритесь как порядочные люди, а не как отбросы общества, каковыми вы и являетесь. Если еще раз нарушите мои правила, то будете наказаны. А теперь — опять за дело!
Молча и даже благоговея перед яростью Рейна, Аликс стояла, словно окаменев, пока он снова не подошел к ней. Оказывается, его голос мог меняться от сладкоречия, когда он разговаривал с Розамундой, до этого ужасающего рыка.
— А сейчас, — сказал Рейн невозмутимо, как всегда разговаривал с ней, — давай проверим твои силенки. Ложись лицом вниз и отжимайся на руках.
Аликс понятия не имела, о чем это он говорит, и, поймав ее вопросительный взгляд, Рейн вздохнул, словно на него взвалили огромное бремя, стянул с себя дублет и рубашку, бросился животом на землю и несколько раз приподнялся на руках. На вид это было совершенно не трудно, и Аликс заняла ту же позицию. С первой попытки она смогла лишь оторваться от земли до пояса, во время второй едва оторвала от земли локти — и тут же рухнула вниз.
— Слишком много сидишь! — заявил Рейн и, схватив Аликс за штаны на заду, приподнял самую весомую часть ее тела. — А теперь отталкивайся! Действуй своими хилыми ручонками!
Услышав такое оскорбление, Аликс откатилась от него и села.
— Это не так легко, как кажется, — возразила она, потирая трясущиеся руки.
— Еще как легко! — фыркнул он, падая животом вниз. — Садись верхом.
Аликс не сразу поняла, чего он хочет. Забраться на это огромное, голое, потное бронзово-золотистое пространство?
Рейн сделал нетерпеливый жест, и Аликс, отжимаясь одной рукой, оседлала его. Он стал подниматься и опускаться, а она сидела на нем верхом. Однако демонстрация его силы ей была интересна меньше всего. Еще никогда она не испытывала такой близости к мужскому телу, особенно между ног. Его пот увлажнял ее бедра, и она сама вспотела. Когда Рейн на одной руке поднимал свое тяжелое тело с Аликс впридачу, его напряженные мускулы касались ее ног изнутри, и во всем теле Аликс ощущала теплую волну. Ее руки, касаясь его горячей кожи, как будто ожили и обрели сверхъестественную чуткость. Все его тело, казалось, звучало музыкой, а она была только инструментом. Но вот и в ее теле возникла мелодия, которой она прежде не знала.
17 
