Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
117 
Кой любил это море, древнее, недоверчивое и мудрое, как те бесчисленные женщины, которых удерживала в себе генетическая память Танжер Сото.
На его берегах лежит отпечаток веков, думал Кой, глядя на город, о котором писали Вергилий и Сервантес; Картахена прячется в глубине естественной бухты между высокими стенами скал, в течение трех тысячелетий надежно защищавших ее от врагов и ветров. Несмотря на упадок, который чувствовался во всем: в обветшалых и грязных фасадах, в полуобрушенных балконах, в отсутствии всяких попыток восстановить то, что можно еще было восстановить, – впечатление складывалось странное, город словно находился в состоянии войны и разрухи, – но как единое целое с моря он виделся прекрасным, казалось, что в узких его улочках отдаются шаги мужчин, сражавшихся как троянцы, размышлявших как греки и умиравших как римляне. Уже виден был древний замок на небольшой горе над крепостной стеной по ту сторону волнорезов, который защищал вход в порт и подъезды к Арсеналу. Слева и справа от «Карпанты» проплывали старые заброшенные форты Санта Ана и Навидад, пустые бойницы которых, словно глаза слепцов, по-прежнему смотрели на море сурово и угрожающе.
Здесь я родился, думал Кой. Из этого порта я впервые отправился в плавание по книгам и океанам. Здесь я начал ощущать тягу к далекому, неведомому и преждевременную тоску по тому, чего еще и не знал. Здесь я представлял себе, как на шлюпе, зажав нож в зубах, иду на кита, а на носу стоит наготове гарпунер. Здесь я, еще, собственно, ничего не зная о жизни, догадался о существовании того, что называется девятым валом, я понял, что девятый вал где-то поджидает каждого живущего на земле. Здесь я видел надгробные плиты, лежащие на пустых могилах моряков, здесь я почувствовал и осознал, что весь мир – это корабль, который из гавани вышел, но обратного пути у него нет. Здесь, несколько раньше, чем стоило бы, я узнал о тех предметах, которые могут заменить меч Катона и яд Сократа, – о пистолете и пулях.
Он улыбнулся про себя своим мыслям, глядя на Танжер, которая стояла возле якоря, положив руку на штаг с подобранным фоком, и смотрела вперед, на порт, куда «Карпанта» входила на моторе. Пилото в кокпите стоял у штурвала, тут все ему было настолько знакомо, что он бы мог вести свое судно с закрытыми глазами. По правому борту, навстречу им, направляясь из дока Сан-Антонио в открытое море, шел серый корвет Военно-морского флота, молодые моряки перевешивались через борт и не сводили глаз с застывшей, как позолоченная носовая фигура старинного корабля, Танжер. Ветер с суши уже доносил до «Карпанты» запахи недалеких гор, голых, сухих, выжженных солнцем; меж бурых скал здесь растет тимьян, розмарин, приземистые пальмы и кактусы; в иссушенных оврагах на укрепленных каменной кладкой террасах зеленеют фиговые и миндальные деревья. Конечно, тут есть и стекло, и бетон, и сталь, и землечерпалки, и бесконечная цепочка подлых фонарей, марающих своими пятнами берега, но все же – стоит лишь повнимательнее вслушаться в журчание реки памяти – здесь чувствуется душа Средиземноморья: оливковое масло и красное вино, ислам и Талмуд, кресты, сосны, кипарисы, могилы, церкви, закаты, красные, как кровь, белеющие вдали паруса, камни, тесанные человеком и временем, тот единственный предвечерний час, когда все замирает в полной тишине, нарушаемой лишь стрекотом цикад, ночи у костра, сложенного из собранных после прилива дров, медленно взбирающаяся на небо луна, которая заливает своим светом горные вершины, морем островов поднимающиеся над безводной сушей.
А еще сардинки, лавровый лист и маслины, нанизанные на вертел, арбузные корки, тихо покачивающиеся на легкой вечерней зыби, предрассветный шепот гальки, увлекаемой в море обратной волной, красные, белые, синие лодки, вытащенные на берег и лежащие под развалинами ветряных мельниц и серыми кронами оливковых деревьев, желтеющие на оплетенных лозами шпалерах тяжелые виноградные грозди. И тут же, рядом, – застывшие фигуры, их взор прикован к синеве безбрежной, продубленные морем бородатые герои, которым ведомо о том, как гибнут корабли в тех бухтах, что предназначены жестокими богами, чья суть сокрыта мраморным обличьем увечных изваяний, столетиями пребывающих в молчанье сна с открытыми глазами.
– А это что? – спросила Танжер.
Она пришла к нему на корму и показывала куда-то налево, за док Навидад, расположенный рядом с двумя бетонными туннелями, куда в прежние времена заходили подводные лодки. Там, на черном берегу Эспальмадора лежали останки кораблей, которые скоро пойдут на металлолом.
117 
