100 
— Ни капли, — ответил Берден. Хотя он уже заметил у Канонира многие черты Дейзи: тот же наклон головы, изгиб губ, взгляд исподлобья.
— Тем лучше для нее, правда, дружище? И не думайте, пожалуйста, что я не способен догадаться, что вы с вашими непроницаемыми лицами сейчас думаете. Так что, джентльмены, сегодня суббота и уже вечер — если вы закончили, я сердечно с вами попрощаюсь, а сам отправляюсь промочить горло. — Джонс распахнул перед ними входную дверь. — Если собираетесь следить за мной: я свою машину оставляю там, где она сейчас стоит, и двину, как говорят старики, на своих двоих. — И, будто они были из дорожной полиции, добавил: — Не хочу доставлять вам удовольствие задержать меня за управление в пьяном виде. Допустимую норму я уже точно превысил.
— Если хочешь, я поведу, — предложил Берден, когда они садились в машину. Он знал, что предложение будет отвергнуто.
— Спасибо, сэр, не нужно. Мне нравится водить.
Вайн включил зажигание.
— У тебя тут есть лампочка для чтения, Барри?
— А вот, под приборной доской. Она вытаскивается. На таком проводе, или как там его назвать…
Развернуться у дома Канонира Джонса было невозможно. Барри проехал дальше по улице метров сто, свернул в проулок и вернулся тем же путем, каким они прибыли. Место было незнакомое и какое-то непонятное, так что Барри не решился выбираться на большую дорогу в объезд квартала.
Перед ними на пешеходный переход вышел Канонир Джонс. На всей улице больше не было ни одной машины и ни одного пешехода. Джонс повелительным жестом потребовал пропустить его, но даже не взглянул в сторону машины и никак не дал понять, что узнал тех, кто в ней сидит.
— Странный малый, — сказал Барри Вайн.
— Странно другое, Барри, — промолвил Берден, при свете лампочки изучая надписи на конверте, который им вручил Канонир. Но не ту надпись, что оставил сам Джонс — Берден рассматривал оборотную сторону конверта, где стоял почтовый штамп и адрес, начертанный рукой отправителя.
— Я обратил на это внимание еще в тот момент, когда он его мне подал. Адресовано ему — мистеру Г.Г. Джонсу на Ниневия-роуд, тут ничего особенного. Но почерк — почерк очень своеобразный. Он мне знаком, я его сразу узнал. Настольный ежедневник, заполненный этим почерком, я листал в доме Джоан Гарленд.
XIX
В шесть вечера было уже совсем светло. Долгие вечера и поздние закаты дарили ни с чем не сравнимое ощущение прихода весны. А вот затянувшееся безрезультатное пребывание Вексфорда и его людей в Танкред-Хаусе отнюдь не радовало сэра Джеймса Фриборна, заместителя начальника Кингсмаркэмской полиции. А расходы, которые из-за этого приходится нести! Все эти счета! Круглосуточная охрана для мисс Давины Джонс? Во сколько же она обойдется? Да ведь девочке вовсе незачем там находиться. Сэр Джеймс никогда не слыхал о таких чудесах, чтобы восемнадцатилетняя пигалица, на всех наплевав, упрямо торчала одна в пустой казарме.
Вексфорд вышел из конюшни незадолго до шести. Светило солнце и в воздухе еще не повяло вечерней прохладой. Инспектору почудился шум ливня, но дождя при таком ясном небе не могло быть и в помине. Выйдя к парадному крыльцу дома, он увидел, что забил фонтан. Только теперь инспектор убедился, что это фонтан, а не просто изваяние — трубка, из которой била струя воды, пряталась где-то между ног Аполлона или меж его бедром и древесным стволом. Падающие капли сверкали в косых лучах низкого солнца, и над островком повисла радуга. Рыба резвилась в подернувшемся рябью бассейне. Оживший фонтан настолько изменил все кругом, что дом больше не казался мрачным, двор — голым, а бассейн приобрел вид живого водоема. Гнетущая тишина сменилась негромким мелодичным плеском.
Инспектор потянул за прут звонка. А что это за машина на сей раз стоит на дорожке у него за спиной? Неудобный с виду и явно не новый спортивный «эм-джи».
Дверь инспектору отворила Дейзи. С ее внешностью произошла новая резкая перемена — теперь вернулся прежний женственный образ. Конечно, она была в черном, но одежда выгодно подчеркивала ее фигуру. На ней была юбка, а не брюки, туфли, а не ботинки. Волосы свободно падали на плечи, а на висках локоны были подвиты, как у девушек эдвардианских времен. Но было заметно, что Дейзи изменилась не только внешне. Инспектор не мог понять, в чем тут дело, но перемена чувствовалась во всем: в ее походке, в поведении, в посадке головы, в глазах. Она как будто светилась изнутри. «О, жалкие красавицы ночные! Едва ли вы глазам моим услада. Где весь ваш блеск, когда луна восходит?»[22]
100 
