Ни у одного из этих мужчин не было визгливого голоса или голоса, который Уэксфорд слышал раньше. Они отрицали, что сообщили кому-то новость, и сказали, что обсуждали ее только друг с другом. Уэксфорд подумал, что надо бы, как это положено, побеседовать с миссис Тетфорд. В понедельник будет достаточно времени для этого.
— Как насчет гольфа утром? — спросил доктор Крокер, ворвавшийся в комнату после ухода Тетфордов.
— Не могу. Я еду в Колчестер.
— Зачем? — раздраженно спросил Крокер. — Я хотел немного поговорить с тобой о Майке.
— Думаю, что не стоит. Тебе лучше самому поговорить с ним. Ты — его лекарь.
— Думаю, что он нашел лучшего лекаря, чем я, — лукаво сказал Крокер. — Я видел его машину опять прошлой ночью.
— Можешь не говорить мне. В Черитонском лесу. И он был погружен в размышления.
— И не там, и не так. Машина была припаркована в конце Чилтери-авеню в полночь.
— Ну ты просто вездесущий какой-то, вот кто ты, — проворчал Уэксфорд. — Прямо дух святой.
— Она была припаркована в конце Чилтерн-авеню, рядом с Фонтейн-роуд, в полночь. Ну же, Рэдж. Я знал, что ты дубоват, по, — доктор постучал себя по голове, — не до такой же степени.
— Это невозможно, — резко возразил Уэксфорд. Он запнулся. — То есть… Майк не стал бы… Я не хочу об этом говорить, — сказал он и, окончательно запутавшись, добавил: — Это не так.
— Я знаю, что это было бы каким-то чудом, — сказала Джемма, — но, если… если Джон когда-нибудь найдется и вернется ко мне, я продам этот дом, даже если выручу деньги только за землю, и вернусь в Лондон. Я могу жить в одной комнате, для меня это не важно. Мне тут все ненавистно, мне ненавистно выходить из дому и видеть, как все они на меня смотрят.
— Ты рассуждаешь как ребенок, — возразил Берден. — Зачем говорить о том, чего, как ты знаешь, не может случиться? Я просил тебя выйти за меня замуж.
Она встала, по-прежнему ничего не отвечая, и начала одеваться, но надевала не ту одежду, которую сняла, когда они с Верденом пришли в спальню. Он следил за ней жадными глазами и в то же время озадаченно, как за всем, что она делала. Джемма натянула через голову длинное черное платье, очень элегантное и обтягивающее. Берден не знал, было ли это старое платье, принадлежавшее ее тетушке, или платье последнего Фасона. Разве в наши дни такое можно определить? Она обвязала плечи и талию длинным шарфом, оранжево-сине-зеленым, который был таким тяжелым и так густо украшен вышивкой, что захрустел, когда Джемма взяла его в руки.
— Мы часто наряжались, Джон и я, — сказала она, — наряжались и изображали сказочных персонажей. Из него бы вышел большой актер. — Теперь она украсила всю себя бижутерией, длинные нити бус свисали с ее шеи и обвивались вокруг рук. — Так бывает иногда с гениями, когда один из родителей или оба они были посредственностями. Отец Моцарта был второразрядным музыкантом. — Она раскачивалась в мягком красном свете, простирая руки. Все ее тонкие пальцы были унизаны кольцами. Джемма тряхнула волосами, и они попали в половодье огня. Волосы сверкали на свету, как стекляшки в ее дешевых перстнях.
У Вердена захватило дух. Он был очарован и потрясен. Она танцевала, сняв шарф и держа его над головой. Бусы звенели, как колокольчики. Тут она остановилась, коротко и резко засмеялась, подбежала к нему и опустилась на колени у его ног.
— Я буду танцевать для тебя, тетрарх, — сказала она. — Я жду, пока мои слуги принесут ароматические масла и семь вуалей и снимут мои сандалии.
Будь на его месте Уэксфорд, он узнал бы слова Саломеи. Но для Вердена это было еще одно проявление ее эксцентричности. Взволнованный и смущенный, он проговорил:
— О, Джемма!..
Тем же тоном она сказала:
— Я выйду за тебя, если… если жизнь будет оставаться такой, как сейчас, и ничего не изменится, я выйду за тебя.
— Перестань играть.
Она встала:
— Я не играла.
— Я бы хотел, чтобы ты сняла с себя это.
— Ты и сними.
От пристального взгляда ее огромных глаз его бросило в дрожь. Он протянул руки и снял связки бус с ее шеи, ничего не говоря и почти не дыша. Джемма подняла свою правую руку, медленно согнула ее и подставила ему. Очень медленно он спустил браслеты с ее кисти и позволил им упасть, потом одно за другим снял кольца с ее пальцев. Все это время они смотрели друг другу в глаза. Он подумал, что никогда в жизни не делал ничего более захватывающего, такого неодолимо эротического, как теперь, снимая с женщины дешевенькие блестящие побрякушки, хотя при этом пи разу не прикоснулся к ее коже.