63 
Уэллес сказал это без злобы или же угрозы. Скорее в словах его прозвучал тонкий, как оттенок лакрицы в чае, намек, что гость она желанный. Он поставил свою чашку на стоявшую возле качалки бочку, поскреб лысину. Из-под груды одеял показался пятнистый кот. Уэллес бережно посадил его себе на колени. Через минуту Дана услышала, как тот тихо урчит под ласковыми пальцами хозяина.
— Мне дали вашу фамилию ювелиры в Лахейне, знакомые с вашими работами.
— А вы с моими ювелирными работами знакомы? — спросил он, не отрывая взгляда от кота.
Дана поставила свою чашку с блюдцем на другую бочку, вынула из кармана серьгу и передала ее Уэллесу:
— Полагаю, это одна из них.
Едва успев сдвинуть свои бифокальные очки на кончик носа, Уэллес тут же вернул ей серьгу:
— Верно.
— Возможно ли изготовление копии? — бросила пробный шар Дана.
— Исключено. — Уэллес взял в руки стоявшую на бочке чашку и стал опять потягивать чай с самого ее краешка.
— Вы не хотите повторяться или не можете?
— Ни то ни другое и в то же время и то и другое.
— Простите, но я не понимаю.
— Конечно, не понимаете, — сказал Уэллес и тут же нахмурился, словно коря себя за грубость. — Вот теперь моя очередь извиняться. — Он глубоко вздохнул. — Что создано, то создано. А создавать вторично уже созданное однажды мне неинтересно. Да это и невозможно.
— Значит, вещь эта — единственная в своем роде?
— Если угодно, можно и так сказать. Есть люди, которым нравится, что мои произведения неповторимы. Уникальность делает вещь ценнее, повышает ее стоимость — в их глазах, не в моих, уверяю вас.
Дана кивнула:
— Потому-то вы и бросили ювелирное искусство? Из-за того, что другие извлекают из ваших произведений прибыль?
— Да я и не знаю, продаются ли они и по какой цене. Не знаю и знать не хочу.
— Тогда, может, скажете, по какой причине вы все это бросили?
Уэллес опять глубоко вздохнул. Он сидел, поглаживая кота.
— Когда я создаю произведение, я создаю его для будущего его владельца. Скульптура ли, ювелирное ли произведение или же просто кусок металла не могут существовать сами по себе. Как и все мы, они существуют в определенной среде и формируются этой средой. Только в ней вещь можно оценить по достоинству. Чтобы оценить мою работу, ею надо владеть. Лишь при этом условии можно почувствовать ее внутреннюю красоту, точно так же как некоторые способны почувствовать ее красоту внешнюю.
— И поэтому ржавеет перед домом ваша скульптура? Как не нашедшая себе места?
Уэллес кивнул.
— Без верно найденного места даже самые прекрасные произведения обречены ржаветь. Большинство не видит созданного мною, потому что люди эти либо слишком заняты, либо просто предпочитают не заглядывать за поверхность вещей, чтобы увидеть то, что внутри.
— Людям свойственна поверхностность, — заметила она.
— Нет. Им свойственна слепота. — Уэллес вновь занялся своим чаем. — Чтобы жить, я, как и все, вынужден был продавать свой труд. Но в мои намерения вовсе не входило, чтобы другие наживались на моих работах. — Легкая усмешка тронула губы Уэллеса. — В этом есть даже некоторая ирония.
— В чем же ирония?
— Мои работы продают для прибыли. Однако на самом деле проданная вещь обесценивается. Она перестает существовать и тем самым теряет свою красоту. — Он поставил чашку обратно на бочку. — Что привело вас сюда, мисс…
— Хилл, — сказала Дана. — Дана Хилл.
— Что заставило вас проделать такой путь из Сиэтла, мисс Хилл?
— Я нашла ее. — Дана поднесла к его глазам серьгу. — Вещь эта не моя, как вы уже догадались.
— Да, — сказал Уэллес. — Хотя могла бы быть и вашей.
— Что вы хотите сказать?
Пятнистый кот спрыгнул с колен Уэллеса. Дана почувствовала его прикосновение к своим ногам. Подняв кота к себе на колени, она принялась тихонько гладить его, пока он вновь не замурлыкал.
— У вас тяжело на душе, мисс Хилл. Вы потеряли вкус к жизни. Животные такие вещи чувствуют. Фрейд это почувствовал, почему и впустил вас. — Он кивнул в сторону кота. — А сейчас это чувствует Леонардо. Вы нуждаетесь в утешении. Почему у вас тяжело на душе, мисс Хилл, что вас так мучит?
Непонятно почему, но Дана ощутила, как глаза ее наполняются слезами. Когда она заговорила, она испытала нечто подобное тому, что чувствуют в церкви на исповеди, — неловкость, но в то же время тепло — облегчение оттого, что сбрасываешь с себя груз грехов, и опасливую неловкость при мысли о последствиях.
63 
