187 
Персик Маленький поворачивается к брату:
— Ты вообще кормишь этого парня?
— Да, кормлю.
— Ты не этим дерьмовым грейпом его накармливай. Ты дай ему sausiche [137], копченую ветчину, равиоли. Если сумеешь найти тут. Представляешь, Кэллан, в этом городишке есть «Маленькая Италия», но ты не купишь канноли [138] под дулом пулемета. В итальянских ресторанах тут подают высохшие помидоры. Да чего там! Пара годков тут, и я сам стану как высохший помидор. Здесь вечно восемьдесят три градуса, и солнце жарит даже ночью! Как это они так умудрились сотворить? А? Кто-нибудь даст мне кофе или мне придется заказывать его, будто в долбаном ресторане?
— Вот тебе твой долбаный кофе, — говорит Персик.
— Спасибо. — Персик Маленький ставит коробку на стол и усаживается. — Вот, я принес пончики.
— Пончики? — возмущается Персик. — Почему ты вечно подначиваешь меня?
— Эй, Ричард Симмонс, не ешь их, если не желаешь. Никто не приставляет тебе пистолет к башке.
— Засранец ты.
— Потому что не прихожу в дом брата с пустыми руками? — поворачивается Персик Маленький к Кэллану. — Вот и имей после этого хорошие манеры.
— Долбаный причем засранец, — добавляет Персик, хватая пончик.
— Кэллан, съешь пончик, — угощает Персик Маленький. — Съешь пять. Каждый, съеденный тобой, не слопает мой братец. А то мне неохота опять слушать его хныканье насчет фигуры. Ты толстый, Джимми. Толстый, жирный итальяшка. Смирись с этим.
Они выходят в патио, потому что Персик считает, что Кэллану требуется солнце. Вообще-то Персик считает, что это Персику требуется солнце, но он не хочет казаться эгоистом. По мнению Персика, незачем жить в Сан-Диего, если не сидишь на солнце при всяком удобном случае.
И он разваливается на шезлонге, распахивает халат и натирает тело маслом для загара.
— Неохота заработать рак кожи, — замечает он.
Микки уж точно неохота. Он нацепляет бейсболку и укрывается в патио под зонтиком.
Персик вскрывает холодную банку персиков и начинает жевать. Кэллан наблюдает, как падает на его толстую грудь капля сока, сливается с потом и маслом для загара и катится по животу.
— В общем, круто, что ты объявился, — замечает Персик.
— Почему это?
— А тебе понравится, — продолжает Персик, — совершить преступление, жертвы которого не побегут к копам?
— Ничего. Неплохо.
— Неплохо? Да по мне, это просто райская музыка.
И он выкладывает Кэллану все.
Наркотики плывут на север — из Мексики в Соединенные Штаты.
Деньги текут на юг — из Штатов в Мексику.
— Они попросту запихивают баксы — суммы с шестью, а иногда и с семью нулями — в машины и перевозят через границу, в Мексику, — рассказывает Персик.
— А бывает, и не довозят, — добавляет Персик Маленький.
Они уже провернули пару-тройку таких операций, а теперь им шепнули, что наркотайник в Энехейме прямо лопается от наличных, и вот-вот должна состояться поездка на юг. У них имеется адрес, имена, есть марка машины и ее номер. Им даже приблизительно известно, когда отправятся курьеры.
— А где вы раздобываете информашку? — спрашивает Кэллан.
— Узнаем от одного парня, — уклончиво отвечает Персик.
Кэллан так и думал, что от одного парня.
— Тебе не к чему голову забивать. Он берет тридцать процентов.
— Все равно что снова заниматься наркобизнесом, только еще лучше, — замечает О'Боп. — Барыш получаем, к порошку и не прикасаемся.
— Солидное честное преступление, — подтверждает Персик. — Обдираем наркоторгашей и получаем денежки.
— Все, как того желал Господь Бог, — роняет Микки.
— Так Кэллан, — спрашивает Персик Маленький. — Ты в игре?
— Да не знаю, — тянет Кэллан. — А чьи деньги мы забираем?
— Баррера, — отвечает Персик с хитрым выражением глаз, вопрошающим: а что, разве не все равно?
Не знаю, думает Кэллан. Может, и не все равно.
Баррера опасны, как акулы. Не те люди, которых можно дурить безнаказанно. Это во-первых. А потом, они «наши друзья». По крайней мере, так говорит Сол Скэки. Это во-вторых.
Но ведь они убили того священника. И убийство было преднамеренное, а вовсе не случайность. Хладнокровный киллер вроде Фабиана, Эль Сукина Сына Тибурона, случайно не убивает никого в упор.
Такое просто невозможно.
Кэллану неведомо, почему они убили священника, знает он одно — они его убили.
187 
