Особенно,... 
30 
— Он бы еще кремнёвые ружья приволок, — возмущается О'Боп.
— Нищие не привередничают.
Кэллан чувствует себя куда лучше с оружием у пояса. Забавно, как быстро тебе начинает его недоставать. Без него чувствуешь какую-то легкость, думает он. Точно вот-вот взлетишь. А с оружием крепко стоишь на земле.
В кино они просидели чуть ли не до самого закрытия, потом, соблюдая всяческую осторожность, пробрались обратно к складу.
Жизнь им спасли польские сосиски.
Тим Хили, проторчавший тут уже полночи и проголодавшийся до чертиков, карауля этих двух парней, посылает Джимми Бойлана сбегать за польскими сосисками.
— А с чем хочешь? — уточняет Бойлан.
— С кислой капустой, горчицей, со всем, чем полагается.
Бойлан выходит, потом возвращается, и Тим заглатывает сосиски, будто просидел всю войну в японском концлагере. Солидная порция сосисок успевает превратиться в его желудке в газ, как раз когда появляются Кэллан с О'Бопом. Они поднялись по лестнице, и уже стоят у закрытой металлической двери, и тут слышат, как Хили шумно испортил воздух.
Оба застывают на месте.
— Господи! — доносится до них голос Бойлана. — Никого не зашибло?
Кэллан смотрит на О'Бопа.
— Бобби сдал нас? — шепчет О'Боп.
Кэллан пожимает плечами.
— Я открою дверь, впущу воздуха, — говорит Бойлан. — Ну ты, Тим, даешь!
— Извини.
Бойлан распахивает дверь и вопит:
— Черт!!!
Он вскидывает обрез, но Кэллан слышит выстрелы, эхом раскатывающиеся по лестничному пролету, только когда они с О'Бопом начинают стрелять.
Фольга соскальзывает с колен Хили, он вскакивает с деревянного складного стула и выхватывает оружие. Но видит, как Джимми Бойлан задом вваливается в комнату, пули вырывают из его тела куски, и нервы у Хили сдают. Он роняет на пол пистолет сорок пятого калибра и вскидывает руки.
— Прикончи его! — орет О'Боп.
— Нет, нет! — верещит в ответ Хили. — Не надо!
Толстяка Тима Хили они знают всю свою жизнь. Он, бывало, дарил им четвертаки, чтоб мальчишки купили себе комиксы. Как-то раз они играли в хоккей на улице, и Кэллан метким ударом разбил фару на машине Тима Хили, а тот, выйдя из паба Лиффи, только расхохотался. «Ничего, все о'кей. Подарите мне билетик, когда будете играть за «Рейнджеров», лады?» — вот и все, что сказал им тогда Тим Хили.
Теперь Кэллан пытается остановить О'Бопа:
— Не стреляй в Хили. Забери только у него пистолет! — кричит он.
Кричит, потому что в ушах у него звенит. Голос слышится, точно с другого конца тоннеля, а голова раскалывается от боли.
На подбородке у Хили желтеет пятно горчицы...
Он что-то бормочет насчет того, что уже стар для таких дерьмовых игр.
Будто для таких игр существует подходящий возраст, думает Кэллан.
Они забирают сорок пятый калибр Хили и обрез Бойлана и скатываются с лестницы.
И бегут.
Большой Мэтти приходит в бешенство, услышав про Эдди Мясника.
Особенно когда до него доходит слух, что замочили его ребята, у которых еще и пеленки-то толком не просохли. Он кипит негодованием: куда катится мир?! И какой это будет мир, если подрастает поколение, не имеющее никакого уважения к авторитетам. А еще заботит Большого Мэтти, что слишком много народу приходит к нему просить за этих парней.
— Они должны быть наказаны, — твердит всем Большой Мэтт, но он встревожен, что люди не согласны с его решением.
— Конечно, наказать нужно, само собой, — отвечают ему. — Переломать им ноги там или руки, выгнать из квартала. Но не убивать же до смерти.
К таким нахальным возражениям Большой Мэтт не привык, и ему это совсем не нравится. А еще не нравится, что дело стоит. Уже через несколько часов эти звереныши должны были оказаться в его руках, но вот уже несколько дней, как их не могут найти. Хотя разнесся слух, что они еще в квартале — а это уже открытый вызов ему, — но где именно, никому не известно.
Даже люди, которым положено бы знать, понятия не имеют.
Большой Мэтт даже призадумался, не изменить ли и вправду наказание. И решает, что, может, справедливее будет отрубить им пальцы, которые нажимали на курок. Чем больше он это обмозговывает, тем больше его привлекает эта идея. Пусть эта парочка мыкается по Адской Кухне с культяшками вместо пальцев как напоминание о справедливом возмездии тем, кто не выказывает должного уважения авторитетам.
30 
