Беспокойство в ее голосе прогнало его насмешку прочь.
– Какая ты собранная, – сказал он.
Алесандра улыбнулась.
– Спасибо. Мой отец был первым, кто научил меня, как много значит для человека собранность. А потом мать-настоятельница продолжила мое обучение.
Боже правый, как ей хотелось бы прекратить молоть вздор!
– Сколько тебе было, когда умер твой отец?
– Одиннадцать.
– И все-таки ты помнишь…
– О да, я помню все, чему он меня учил, – ответила Алесандра. – Я так старалась ему угодить, Колин, и для меня было большим удовольствием, когда мы вместе проводили время. Он охотно говорил со мной о своих делах, а я была счастлива, что со мной считаются.
Она машинально скомкала листок в сморщенный шарик.
Колин сомневался, отдает ли она отчет своим действиям.
– Я только выпишу ключевые слова, – пообещала Алесандра.
Колин медленно покачал головой.
– Нет нужды записывать, – убеждал он ее. – Ты запомнишь все, что я тебе скажу.
Колин мог гордиться своим умением держать себя. Непреодолимое желание рассмеяться переполняло его, но он сохранял на лице невозмутимое выражение.
– Тогда все в порядке.
Алесандра повернулась снова к столу, принимаясь разворачивать листок, и только тут поняла, что натворила. Она бросила скомканную бумажку в мусорную корзину, потом повернулась и пристально посмотрела на Колина.
От теплого блеска в его глазах ее бросило в приятную дрожь, а от этой удивительной чуть асимметричной улыбки сердце отчаянно забилось. Алесандра сделала глубокий вдох и приказала себе успокоиться.
Боже милосердный, он так красив! Неожиданно для себя она выпалила эти слова вслух.
В ответ на это Колин рассмеялся. Его веселье не обидело ее, наоборот, она невольно улыбнулась ему в ответ.
– Для чудовища, – поддразнила его она.
Колин так на нее посмотрел, что у нее внутри что-то задрожало.
Нужно чем-то занять руки, решила она про себя и сцепила пальцы.
– Не начать ли нам разговор прямо сейчас?
– Дело прежде всего, – согласился он. – Я просто вспомнил, что еще не подарил тебе надлежащий свадебный поцелуй.
– Разве?
Колин отрицательно покачал головой.
Потом поманил ее. Алесандра медленно прошла по комнате и остановилась перед ним.
– Ты собираешься поцеловать меня прямо сейчас? – спросила она еле слышным шепотом.
– Да-а-а, – согласно протянул он.
Колин медленно отошел от дверного косяка и встал, возвышаясь над ней. Алесандра невольно отступила на шаг, но сразу же взяла себя в руки.
Она не боится Колина, напомнила она себе, и действительно хочет, чтобы он ее поцеловал,
Алесандра снова подвинулась вперед.
– Мне нравится, как ты меня целуешь, – прошептала она.
– Знаю.
Усмешка его была высокомерной. Волнение Алесандры доставило ему неизъяснимое наслаждение.
– Откуда тебе это знать? – спросила Алесандра, стараясь держаться независимо.
– Твое волнение выдает тебя с головой: тебе нравятся мои прикосновения.
Алесандра не нашла ответа на такое утверждение. По правде говоря, ей вообще было нелегко думать. Уже не первый раз в присутствии Колина все слова выскакивали у нее из головы. От его теплого, взгляда ее охватывал знакомый трепет.
Алесандра почувствовала его руки у себя на талии, опустила глаза и наблюдала, как Колин развязывает поясок ее халата. Она попыталась остановить его, но не успели ее руки опуститься поверх его рук, он уже спускал халат с ее плеч.
– Зачем ты это делаешь?
– У тебя такой вид, словно тебе жарко.
– Ох!
Халат упал на пол. Сорочка ее была достаточно прозрачной и позволяла видеть обольстительные округлости ее тела. Алесандра невольно попыталась запахнуть сорочку на груди, но не успела. Колин не дал ей этого сделать. Он крепко прижал ее к себе.
– Обними меня, Алесандра. И не отпускай, пока я тебя буду целовать.
Она поспешно обвила руками его шею как раз в тот момент, когда он, наклонив голову, стал покусывать ее губы. Его язык проложил дорожку по внутренней стороне ее нижней губы, отчего мурашки забегали у нее по спине.
Алесандра обняла Колина крепче и встала на цыпочки, пытаясь сделать поцелуй более глубоким. Ее грудь коснулась его груди, и она охнула от неизведанного чувства, вызванного прикосновением его кожи. Неожиданно ее грудь набухла, стала тяжелой, а соски затвердели. Это не было неприятным, просто доселе не изведанным и удивительным.