— К Ралло из Комиссии по изящным искусствам.
— К тому, чей сын продает наркотики?
— Продавал, — поправил Брунетти.
— Он тебе чем-то обязан?
— Да, я оказал ему услугу.
Брунетти не захотел вдаваться в детали.
Паола довольствовалась этим и лишь спросила:
— Но при чем здесь Комиссия по изящным искусствам? Разве наш этаж не был построен после войны?
— Именно так и сказал нам Баттистини. Но нижние этажи считаются памятником архитектуры, и это, возможно, добавит нам трудностей.
— Да уж, — согласилась Паола. — А еще к кому ты можешь обратиться?
— Кузен Вьянелло — архитектор, работает в Коммунальном отделе, если не ошибаюсь, там, где выдают разрешения на строительство. Поручу Вьянелло, чтобы он попросил братца поразмыслить, чем он может помочь.
Какое-то время они сидели и вспоминали имена тех, кому они в прошлом оказывали помощь, сейчас это могло пригодиться. Был уже почти полдень, когда они составили список потенциальных помощников и пришли к согласию по поводу степени их полезности. После чего Брунетти спросил:
— А у тебя готов moeche?
Тут по привычке, выработанной за десятилетия брака, она обратилась к невидимому слушателю, который всегда разделял ее негодование, когда она бывала возмущена супругом:
— Нет, вы это слышали? Нам грозит потеря дома, а единственное, о чем он думает, это вареные крабы с мягким панцирем.
Обиженный Брунетти возразил:
— И вовсе не единственное!
— А о чем еще?
— О ризотто.
Детям, которые пришли домой обедать, они рассказали о происшедшем только после того, как семья отдала должное последнему крабу. Сначала дети отнеслись к ситуации легкомысленно, а потом, поверив в ее серьезность, тут же принялись строить планы переезда в новый дом.
— У нас будет дом с садом, и я смогу завести собаку? — спросила Кьяра. Когда она увидела лица своих родителей, она снизила планку притязаний: — Или котенка?
Раффи не проявил интереса к животным и вместо этого предпочел вторую ванную.
— Если бы она была, ты бы, наверно, заперся там и не вышел, пока не вырастут твои дурацкие усы, — сказала Кьяра. Это было первое семейно-публичное признание легкого пушка, который последние несколько недель становился все более заметным под носом у ее старшего брата.
Чувствуя, что без миротворческой миссии голубых касок ООН никак не обойтись, Паола вмешалась:
— Думаю, нужно заканчивать прения сторон. Это не шутки, и мне не нравится, что вы говорите об этом так, как будто самое плохое уже случилось.
Дети взглянули на нее, а затем, как пара совят, сидящих высоко на ветке и наблюдающих, который из двух находящихся поблизости хищников набросится первым, повернули головы, чтобы посмотреть на отца.
— Вы слышали, что говорит ваша мать? — обратился к ним Брунетти, тем самым подтвердив, что все сказанное очень серьезно.
— Мы помоем посуду, — предложила Кьяра в знак примирения — она прекрасно помнила, что сегодня ее очередь.
Раффи отодвинул стул и поднялся. Он собрал тарелки и понес стопку в раковину. И что удивительно — открыл воду и закатал рукава свитера.
С видом суеверных крестьян, которые узрели нечто сверхъестественное, Паола и Гвидо замерли на мгновение, а затем переместились в гостиную вместе с прихваченной Брунетти бутылкой граппы и двумя маленькими стаканчиками.
Он налил прозрачную жидкость и протянул стакан Паоле.
— Что ты сегодня собираешься делать? — поинтересовалась она после первого расслабляющего глотка.
— Я возвращаюсь в Персию, — ответил Брунетти. Сбросив туфли, он удобно расположился на диване.
— Мне кажется, это уж слишком бурная реакция на новости, которые принес синьор Росси. — Она сделала еще один глоток. — Это та бутылка, которую мы привезли от Беллуно, да?
Беллуно, друг Брунетти, с которым он работал больше десяти лет, ушел из полиции, получив ранение в перестрелке, и возвратился в родные места, где занялся делами на ферме своего отца. Каждую осень он разливал примерно пятьдесят бутылок граппы, что было категорически запрещено властями, и раздавал их родственникам и друзьям.
Брунетти сделал очередной глоток и кивнул.
— Значит, в Персию? — наконец спросила она.
Он поставил стакан на маленький столик и взял книгу, которую отложил, когда пришел синьор Росси.
— Ксенофонт, — объяснил он, открывая ее на заложенной странице и возвращаясь к греческому войску.