Особенно,... 
123 
— Да, вы правы, — он уселся в кресло напротив, — гимн красивый. Лично я предпочитаю наши итальянские марши «И Canto degli Arditb или „Giovinezza“. — Он хихикнул, называя эти походные песни молодчиков Муссолини. — Мне говорили, мотив вашего гимна похож на „Хорст Вессель“. — Священник пыхнул сигаретой. — Так давно не слышал этой песни, даже почти забыл слова. Не напомните?
— Вы же не хотите, чтобы я пел ее?
— Отчего же? — сказал Ладжоло. — Если не возражаете, потешьте старика — спойте, пожалуйста.
„Хорст Вессель“ я всегда терпеть не мог. Слова, однако, помнил достаточно хорошо. Были времена в Берлине, когда, гуляя по городу, вы слышали песню несколько раз на дню, и уж непременно в кино перед новостями и во время новостей с фронта. А на Рождество 1935-го несколько человек затянули ее в церкви во время рождественского богослужения. Но сам я пел „Хорст Вессель“, только когда нельзя было не петь, иначе рискуешь быть избитым. Откашлявшись, я затянул глухим баритоном:
- Знамена вверх!
- В шеренгах плотно слитых
- СА идут,
- Спокойны и тверды.
- Друзей, Ротфронтом
- И реакцией убитых,
- Шагают души,
- В наши встав ряды.
- Свободен путь
- Для наших батальонов,
- Свободен путь
- Для штурмовых колонн!
- Глядят на свастику
- С надеждой уж мильоны,
- День тьму прорвет,
- Даст хлеб и волю он.
- [19]
Священник кивнул и протянул мне кофе. С благодарностью обхватив обеими ладонями чашку, я вдохнул горько-сладкий аромат.
— Желаете последние два куплета? — осведомился я.
— Нет-нет. — Он улыбнулся. — Все в порядке. Я всегда прошу людей спеть. Приходится соблюдать осторожность, знаете ли. Надо же проверить, с кем имеешь дело. Понимаете? — Он перебросил сигарету в угол рта, прищурился от дыма и вынул блокнот и карандаш.
— Не уверен, что „Хорст Вессель“ поможет, — заметил я. — К тому времени, когда Гитлер пришел к власти, русские наверняка знали слова не хуже нашего. Некоторых в концлагерях даже силой заставляли учить.
Отец Ладжоло громко отхлебнул кофе, не обратив внимания на мои слова.
— Ну а теперь, — сказал он, — кое-какие детали. Ваше имя.
— Эрик Груэн.
— Номер партийного билета, удостоверения СС, звание, место и дата рождения.
— Вот. — Я протянул листок с записями, которые сделал, изучая досье Груэна в русской комендатуре.
— Спасибо. — Ладжоло пробежал записи глазами. — Есть у вас при себе документы, удостоверяющие личность?
Я протянул ему паспорт Эрика Груэна. Внимательно пролистав его, он сунул и его, и листок в блокнот.
— Пока мне придется подержать все у себя. Ну а теперь объясните, что толкнуло вас обратиться к нам.
— Моя собственная глупость, отец, правда, — ответил я, удрученно нахмурившись. — У меня умерла мать, чуть больше недели назад. Вчера состоялись похороны на Центральном кладбище. Я, конечно, знал, что рискованно показываться в Вене, но мать-то у человека одна, верно? В общем, понадеялся, а может, все обойдется, если не буду лезть людям на глаза. Я даже не был уверен, что меня действительно ищут союзники.
— А приехали вы под своим настоящим именем?
— Ну да, — пожал я плечами. — В конце концов, прошло уже больше пяти лет, и в газетах читаешь о возможности амнистии для… „старых товарищей“.
— Боюсь, что нет. Пока, во всяком случае, нет.
— Но оказалось, меня разыскивают. После похорон меня узнали. Один из слуг моей матери пригрозил мне, что, если я не дам ему определенную сумму денег — абсурдно огромную, — то сообщит властям, где меня найти. Я схитрил, решил потянуть время и поехал обратно в отель, намереваясь съехать оттуда и немедленно вернуться домой, но там меня уже поджидал Международный патруль. С тех пор слоняюсь по Вене, провожу время в барах и кафе. Соваться в какой-то другой отель или пансион боюсь. Вчера вечером зашел в „Ориенталь“, позволил какой-то девице подцепить меня и провел ночь с ней. Я просто не мог придумать, куда мне деваться.
Ладжоло пожал плечами, как бы соглашаясь со мной:
— А где вы жили до сих пор? Я имею в виду, до Вены.
— В Гармиш-Партенкирхене. Местечко тихое, спокойное. Никто там не обращает на меня никакого внимания.
— А вернуться туда можете?
— Нет. Человек, который шантажировал меня, знает, где я живу. Не сомневаюсь, что, не получив денег, он немедленно сообщит союзным властям о моем адресе.
123 
