Особенно,... 
127 
Таким было мое новое имя. Отец Ладжоло объяснил мне, что, когда человеку дают новое имя, подходящее для Аргентины, лучше, чтобы оно наводило на мысль о двойной национальности: вроде бы немец, но с примесью южноамериканской крови. Вот так и получилось, что я стал зваться Карлосом. В Аргентину мне не надо, но с полицией двух стран на хвосте я едва ли мог позволить себе затеять спор об имени.
— А это, — отец Бандолини протянул руку в сторону Эйхмана, — герр Рикардо Клемент. — Он повернулся ко второму. — Педро Геллер.
Эйхман ничем не выдал, что узнает меня. Он коротко, холодно поклонился и пожал мою протянутую руку. Выглядел он старше, чем должен бы. По моим подсчетам, было ему чуть больше сорока, но он почти совсем облысел, а в очках, из-за стекол которых смотрели уставшие, затравленные глаза, как у зверя, слышащего лай гончих — вот-вот догонят, — казался куда старше. Костюм из толстого твида, полосатая рубашка и небольшой галстук-бабочка делали его похожим на мелкого клерка. Но в его рукопожатии от клерка ничего не было. Рукопожатиями с Эйхманом я обменивался и раньше, тогда руки у него были мягкие, почти нежные, но теперь это были руки рабочего, как будто после войны ему пришлось зарабатывать на жизнь изнурительным физическим трудом.
— Рад познакомиться, герр доктор, — произнес он.
Второй был гораздо моложе, посимпатичнее, поприличнее, чем его злополучный компаньон, одет, при дорогих часах и золотых запонках. Светлые волосы, синие ясные глаза, а зубы — будто позаимствовал у американской кинозвезды. Рядом с Эйхманом парень возвышался, как флагшток, а держался этот красавец как журавль редкой породы. Я пожал руку и ему, обнаружив, что у него хороший маникюр и кожа мягкая, как у школьника. Вглядевшись в Педро Геллера, я предположил, что лет ему едва ли больше двадцати пяти. Непонятно, какие такие военные преступления, которые гонят его в Южную Америку под новым именем, он мог совершить в восемнадцать—девятнадцать лет.
Под мышкой у Геллера торчал испано-немецкий словарь, а еще один лежал открытый на столе перед креслом, где сидел Эйхман-Клемент. Геллер улыбнулся:
— Мы только что проверяли друг у друга испанские слова. Рикардо язык дается гораздо легче, чем мне.
— Правда? — Я мог бы добавить, что Рикардо знает и идиш, но воздержался. Я оглядел гостиную: шахматная доска, игра „Монополия“, книжный шкаф, полный книг, газеты и журналы, новый радиоприемник „Дженерал электрик“, кофейник, чашки, забитая окурками пепельница, одеяла — одно прикрывало ноги Эйхмана. Нетрудно было догадаться, эти двое проводят немало времени запертые в этой комнате — в ожидании нового паспорта, чтобы сбежать в Южную Америку.
— Нам очень повезло, что в монастыре, — сказал отец, — есть священник из Буэнос-Айреса. Отец Сантамария обучает испанскому наших двух друзей и рассказывает им об Аргентине. Это удача, когда едешь куда-то, уже владея языком.
— Вы хорошо доехали? — поинтересовался Эйхман. Если он при виде меня и разнервничался, то никак этого не показал. — Откуда вы?
— Из Вены. — Я пожал плечами. — Поездка получилась вполне сносной. А вы, герр Клемент, знаете Вену? — Я пустил по кругу свои сигареты.
— Нет, не очень, — ответил он, едва заметно сморгнув. Да, надо отдать ему должное. Держится он отменно. — Австрия мне совсем незнакома. Я из Бреслау. — Он взял сигарету и позволил мне поднести огонь. — Хотя теперь город этот в Польше и называется Вроцлав или как-то там еще… Можете себе представить? А вы из Вены, герр?..
— Доктор Хаузнер, — подсказал я.
— Доктор, значит? — Эйхман усмехнулся. Зубы у него с тех пор лучше не стали, отметил я. Несомненно, его забавляло, что он знает: никакой я не доктор. — Полезно, что рядом будет медик, правда, Геллер?
— Да, верно. — Геллер закурил. — Я тоже всегда хотел стать врачом. Ну, до войны то есть. — Он грустно улыбнулся. — Теперь уж наверняка никогда не стану.
— Вы еще молодой, — возразил я. — А когда человек молод, возможно всё. Уж поверьте. Я и сам когда-то был молодым.
Но Эйхман покачал головой.
— Это утверждение было верным до войны. В Германии было возможно всё. Да. И мы доказали это миру. Но не теперь. Боюсь, теперь это перестало быть правдой. Не сейчас, когда половиной Германии управляют варвары-безбожники. Согласны, отец? Объяснить вам, господа, что такое на самом деле Федеративная Республика Германия? Мы — окоп для укрытия на передовой новой войны. Войны, которую ведут…
127 
