97 
— Наверно, всех других она умудрилась оттолкнуть от себя, — холодно заметил я.
— Она была старой женщиной, — заметил он, как будто это служило исчерпывающим объяснением всему, что происходило между Эриком Груэном и его матерью. — Но все-таки ее смерть оказалась для всех неожиданной. Я считал, она проживет еще несколько лет.
— Значит, она совсем не страдала.
— Совершенно. Я видел ее накануне дня ее смерти в Главном госпитале Вены на Гарнизон-гассе. Она выглядела вполне здоровой. В постели, да, но очень бодрая и жизнерадостная. Так любопытно…
— Что именно?
— Как иногда является смерть. Когда мы совсем не ждем ее. Вы придете, доктор Груэн? На похороны?
— Разумеется.
— Да? — слегка удивился он.
— Что было, то прошло — так я всегда говорю.
— Такие чувства достойны восхищения. — Тон такой, словно он сам себе не вполне верил.
Вытащив трубку, я принялся набивать ее. Трубку я начал курить, стараясь стать еще больше похожим на Эрика Груэна и чувствовать себя им. Трубки и всякие штучки, им сопутствующие, я не особо любил, но не мог придумать ничего лучшего, чтобы убедить себя, что я — Эрик Груэн, разве что купить себе инвалидное кресло.
— На похороны придет кто-нибудь еще, кого я знаю? — небрежно осведомился я.
— Придут несколько старых слуг, — ответил он. — Но знаете вы их или нет, точно не скажу. Придут и другие люди, конечно. Имя Груэнов еще кое-что значит в Вене. Что вполне понятно. Я полагаю, вы не пожелаете возглавить шествие скорбящих, герр доктор.
— Нет, это было бы чересчур. Предпочитаю держаться во время процессии где-нибудь на заднем плане.
— Да, да, так, наверное, будет лучше, — покивал он. — Учитывая все обстоятельства. — Бекемайер откинулся на кресле и, пристроив локти на подлокотниках, свел кончики пальцев вместе. — В телеграмме вы написали, что намереваетесь ликвидировать свои акции в «Груэн Сахар».
— Да, верно.
— Могу я предложить, чтобы объявление об этом вы отложили до, ну скажем, вашего отъезда из города? — осторожно проговорил он. — Дело в том, что подобная продажа привлечет большое внимание. А так как вы человек замкнутый, подобное внимание вам будет, пожалуй, нежелательно. Вена — маленький городок. Люди много болтают. Сам факт вашего присутствия здесь и то может вызвать немало толков. И даже, осмелюсь предположить, некоторое злословие.
— Ладно, — согласился я. — Я не возражаю отложить объявление на несколько дней.
Адвокат нервно постукивал пальцами, словно мое присутствие в его кабинете выводило его из равновесия.
— Могу я также поинтересоваться, в ваши намерения входит оставаться в Вене долго?
— Нет. Мне нужно еще уладить одну личную проблему. Ничего такого, что требовало бы вашего вмешательства. После чего я, скорее всего, вернусь в Гармиш.
Бекемайер улыбнулся, наведя меня на мысль о маленьком каменном Будде.
— Ах, Гармиш! Такой славный старый городок. Мы с женой ездили туда на зимние Олимпийские игры, в тридцать шестом.
— А Гитлера видели? — поинтересовался я, ухитрившись наконец раскурить трубку.
— Гитлера?
— Ну вы же помните такого? На церемонии открытия?..
Улыбка на лице у него еще держалась, но он испустил шумный вздох, будто к его гетрам был прикреплен маленький клапан.
— Политикой мы никогда особо не интересовались, ни моя жена, ни я. Но, наверное, мы видели его, хотя издалека.
— Издалека, оно всегда безопаснее, — покивал я.
— Все это кажется таким нереальным. Точно в другой жизни.
— Доктор Джекил и мистер Хайд, — поддакнул я. — Да, я очень хорошо понимаю, что вы имеете в виду.
Молчание затянулось, и, наконец, улыбка Бекемайера окончательно испарилась, как запотевшее пятно с оконного стекла.
— Ну так что, — нарушил я паузу. — Давайте я подпишу эти бумаги?
— Да, да, конечно. Спасибо, что напомнили. Со всеми этими воспоминаниями, боюсь, я почти забыл о нашем главном деле.
В этом я сильно сомневался. Я не мог себе представить, чтобы Бекемайер что-то забыл, кроме разве что Рождества или дня рождения маленькой дочки — если предположить, конечно, что существо всего с одной парой хромосом способно репродуцировать нечто большее, чем желеобразный экземпляр в юридической акватории.
Бекемайер, выдвинув ящик стола, достал футляр с ручками, извлек из него золотой «Пеликан» и протянул его обеими руками мне, точно презентуя фельдмаршальский жезл. Затем последовали десятка два-три документов, я расписался на всех — не отличишь от завитушек Груэна. Практиковался я в Гармише, чтобы уметь с легкостью изобразить такую же подпись, как в паспорте. С которой, кстати, Бекемайер незамедлительно и сверился. После чего я вернул ручку и, так как дело наше было явно завершено, встал и снял с вешалки свое пальто.
97 
