Берден хорошо знал Форби. Когда туристы заезжали в этот сельский край, где не существовало ни пляжей, ни дворцов, ни соборов, был смысл посетить Форби. Путеводители указывали на нее как на одну из пяти самых прекрасных деревень Англии. В каждом местном справочном агентстве имелись открытки с видом ее церкви. Берден и сам относился к Форби с определенной любовью за то, что местные жители проявили себя людьми, почти не склонными к преступным деяниям.
— Этот Арчери мог быть родственником, — предположил он. — Может, ему нужна какая-то информация для семейного архива?
— Сомневаюсь, — отозвался Уэксфорд, большим серым котом нежившийся на солнце, — единственными ее родственниками были три внука. Один из них, Роджер Примьеро, до сих пор живет в Форби-Холл. Он его не унаследовал и вынужден был купить. Деталей я не знаю.
— В Форби-Холл жила семья Кинестон, во всяком случае, так говорит мать Джин. Не забывайте, что это было годы и годы назад.
— Верно, — в грохочущем голосе Уэксфорда слышались нотки нетерпения, — миссис Примьеро родилась у Кинестонов и носила это имя сорок лет, пока не вышла замуж за доктора Ральфа Примьеро. Можно себе представить, как неодобрительно отнеслась к этому родня — напомню, дело происходило на смене столетий.
— А кем он был, практикующим врачом?
— Думаю, в некотором роде специалистом. Они приехали на жительство в «Дом мира», когда доктор вышел в отставку. Знаете, они были не такими уж обеспеченными людьми. Когда в тридцатых годах доктор умер, у миссис Примьеро на жизнь оставалось десять тысяч фунтов. Брак принес им единственного ребенка, который умер вскоре после смерти своего отца.
— Вы хотите сказать, что она жила в этой большой усадьбе одна? В ее-то возрасте?
Уэксфорд поджал губы, вспоминая. Вердену была известна феноменальная память шефа. Если ему что-нибудь казалось интересным, он стремился вспомнить об этом все.
— У нее была одна служанка, — сказал он, — ее звали, точнее, ее зовут, она еще жива — Алиса Флауэр. Поступая на работу, она была много моложе своей семидесятилетней хозяйки и служила при миссис Примьеро примерно до семидесяти лет. Настоящая старая служанка прежней школы. Как вы можете догадаться, при такой жизни они стали скорее подругами, чем хозяйкой и служанкой, но Алиса знала свое место, так что обращения «мадам» и «Алиса» сохранялись до последнего дня миссис Примьеро. Я знаю Алису только в лицо. Она приходила в город за покупками и была чуть ли не местным символом, особенно когда Пейнтер стал доставлять ее в «даймлере» миссис Примьеро. Вы помните, как выглядели няньки? Хотя вряд ли, слишком молоды. Ну, на Алисе всегда было темно-синее пальто и, что называется, «скромная» фетровая синяя шляпка. Они оба с Пейнтером являлись слугами, но Алиса — рангом выше его и держала себя соответственно, то есть она отдавала ему приказания, будто сама миссис Примьеро. Для своей жены и закадычных друзей он был Бертом, но Алиса называла его «скотиной». За глаза, как вы понимаете. В лицо она на такое не отважилась бы.
— Хотите сказать, что она его боялась?
— Некоторым образом. Она ненавидела его и возмущалась тем, что он там находился. Сомнительно, чтобы эта вырезка сохранилась.
Уэксфорд подошел к письменному столу и выдвинул нижний ящик, в котором хранил личные и полуофициальные вещи и всякие нелепицы, интересующие только его. Он не слишком надеялся найти то, что его интересовало на этот раз. Прежде, во времена убийства миссис Примьеро, полиция Кингсмаркхема размещалась в старом кирпичном желтом здании в центре города. Оно было снесено лет пять назад, и вместо него на окраине города появилась эта пугающая модернизмом глыба. Вырезка вполне могла затеряться при перетаскивании бумаг из высокого соснового письменного стола в нынешний лакированный из палисандрового дерева. Уэксфорд перебирал записки, письма, сувенирчики и наконец просиял от радости.
— Вот он, «бесчеловечный» собственной персоной. Хорош, если вам нравятся люди такого склада. Герберт Артур Пейнтер, бывшая четырнадцатая армия в Бирме. Двадцать пять лет, нанят миссис Примьеро в качестве шофера, садовника и разнорабочего.
Вырезка из «Санди планет». Обрамленная столбцами текста четкая фотография, на которой глаза Пейнтера смотрят прямо в объектив.
— Забавно, — сказал Уэксфорд, — что он всегда смотрел вам прямо в глаза. Предполагается, что это должно означать честность, если вы когда-либо слышали о таком вздоре.