Он не стал отвечать на вопросы сержанта Морриса. Он бросил трубку, оборвав полицейского. Моррис, конечно, перезвонит. Когда Люси или Рой скажут ему, что Филипп ушел, он поймет, что разговор не случайно прервался, а был сознательно прерван Филиппом. Он поймет, что Филипп виновен, или виновен косвенно, или сильно волнуется, как бы тот не узнал, кто его девушка. И поэтому сержант, не теряя времени, выяснит… ее имя и адрес. Это легко. Достаточно лишь спросить Кристин. Достаточно лишь спросить Фи. По простоте своей они сразу же предоставят ему эти сведения.
Филипп оставил машину у дома, так близко к крыльцу, как только можно было. Левые колеса утопали в озере воды, по которому барабанил дождь. Дождь встал огромной хлещущей стеной между Филиппом и домом. Филипп вспомнил, какой был ливень в тот вечер, когда они в первый раз занимались любовью, в день свадьбы Фи, но тот был слабым по сравнению с сегодняшним. Дом был виден лишь наполовину: дождь выстроил заграждение, туманное и беспощадное.
Филипп распахнул дверцу машины, выскочил и захлопнул ее. Нескольких секунд на тротуаре и ступеньках хватило, чтобы промокнуть насквозь, прежде чем оказаться под навесом крыльца. Он встряхнулся и снял пиджак. Оказавшись в прихожей, он понял, что Рита и Джейкопо уехали. Он всегда безошибочно определял это, хотя никогда не знал как. Внутри было довольно сумрачно. Во всех домах темно из-за грозовых сумерек. Почему-то Филипп не стал включать свет.
С лестницы, ведущей в подвал, не слышалось запаха ароматических палочек. В доме не было никаких запахов, кроме того застарелого, к которому привыкаешь, если часто бываешь. Филипп мчался сюда, а оказавшись на месте, замялся перед дверью. Ему пришлось собраться с силами, чтобы предстать перед ней. Глубоко вдохнув и выдохнув, проморгавшись, он вошел в комнату. Комната оказалась пуста. Сенты не было.
Но она была здесь совсем недавно! Напротив зеркала, на низком столике, в блюдце горела свеча, новая, сгорел пока лишь кончик. Ставни закрыты, темно, как ночью. Нет, Сента не могла никуда уйти, не в такой же ливень. Филипп открыл ставни. Дождь струился по стеклу дрожащим, рыдающим водопадом.
Ее зеленое платье, платье, сшитое, быть может, из дождя и воды, превращающейся в шелк, висело на плетеном стуле. Рядом внизу стояли серебряные туфли на высоком каблуке. На постели лежало несколько скрепленных вместе листков бумаги, на которых что-то напечатано, — может, сценарий того сериала. Филипп вышел из комнаты, поднялся по лестнице и остановился на площадке. Сента часто ходила наверх. Верхние этажи были для нее чем-то вроде родительского дома. Филипп поднялся на один пролет, приблизился к тем комнатам, на которые взглянул мельком в тот день, когда Сента принимала ванну у Риты, — в тот день, когда утром Сента пришла домой и сказала, что убила Арнэма.
Комнаты все те же: одна, полная пакетов с одеждой и газет, и спальня Рита и Джейкопо с окном, занавешенным покрывалом, и пенорезиной, заменявшей ковер. Он открыл дверь в ванную. Там никого не было, но, вернувшись на лестничную площадку, он услышал, как над головой скрипнула половица. Филипп подумал: сегодня день, когда мы должны были приняться за уборку. Она начала без меня, она решила приступить до того, как я приду. Все, что произошло между нами с тех пор, все сказанное, весь мой ужас и ненависть ни к чему не привели. Филипп довольно неожиданно для себя понял, что все это время, пока он собирался сюда, пока ехал, пока парковал машину и входил в дом, — все это время он боялся, что Сента, быть может, совершила страшное — покончила с собой, и он найдет ее мертвой.
Филипп дошел до последней площадки. Там он постепенно стал ощущать запах. Это была ужасная вонь с лестницы. Чувствуя, как вонь усиливается, Филипп понял, что она ползет вниз с тех пор, как он ступил на этот этаж; он также осознал, что такого он никогда не нюхал. Запах был незнакомый. Половица наверху опять скрипнула. Филипп поднялся по лестнице, от отвращения зажав нос и стараясь дышать ртом.
Все двери были закрыты. Он ни о чем не думал, перестал вспоминать, как они планировали жить здесь наверху. Движения его были машинальными. Больше он не слышал дождя. Он вошел в большую комнату. Свет тусклый, но темно не было, потому что два мансардные окна не закрыты ни шторами, ни ставнями. Это задний фасад дома, и через залитое стекло можно было увидеть над плоскими крышами небо, серое и грубое, как гранит. В комнате не было ничего, кроме старого кресла, шкафа с приоткрытой дверцей и чего-то похожего на носилки или циновку. На самом деле это была дверь с постеленным серым покрывалом.