Серебряные волосы Сенты скрывали подушку. Некоторые пряди она заплела в косички. Сента лежала на спине. Волосы в промежности были у нее насыщенного, неестественного огненно-рыжего цвета. Он видел это яркое пятно дважды на ее белом теле и один раз — в отражении в зеркале, которое висело под углом, отступая вверху от стены по крайней мере на фут. Даже не успев подумать, Филипп взял ее руку в свою, положил на тот самый яркий пушистый треугольник и лениво проговорил, смеясь:
— Зачем ты красишь волосы в интимных местах?
Сента вскочила, резко сбросила с себя его руку, совершенно расслабленную, — и удар оказался очень болезненным. Лицо Сенты было искажено гневом, она дрожала от злости, сжав кулаки:
— Что ты имел в виду — «красишь»? Да пошел ты, Филипп Уордман! И у тебя еще хватает наглости так со мной разговаривать!
На протяжении нескольких секунд он не мог поверить своим ушам, не мог поверить, что слышал эти слова, произнесенные знакомым, чистым, мелодичным голосом. Филипп приподнялся и, попытавшись поймать ее руки, еле увернулся от удара.
— Сента, Сента, да в чем дело?
— В тебе дело, в тебе! Как ты смеешь мне говорить, что я крашу волосы в интимных местах?
Он был почта на фут выше и вдвое сильнее. На этот раз он сумел-таки схватить ее за руки и смерить взглядом:
— А что? Ты светловолосая, тот цвет внизу не может быть настоящим.
Она плевала в него словами:
— Я крашу волосы на голове, дурак!
Филипп ослабил хватку из-за накатывающегося смеха. Едва отпустив Сенту, он сразу стал ждать нападения, поднял руки, чтобы защитить лицо, и при этом думал: как ужасно, мы ссоримся, а что теперь, что теперь? Сента ласково убрала его руки от лица, поднесла свои мягкие теплые губы к его губам и поцеловала Филиппа нежнее и дольше, чем когда-либо, поглаживая его лицо и грудь. Затем взяла кисть его руки, той самой, которую сбросила, и нежно положила на место, вызвавшее раздор, — на рыжий треугольник волос и тонкую, белую, бархатистую кожу внутренней стороны бедер.
Через полчаса она поднялась и сказала:
— Действительно, эти простыни чуть-чуть воняют. Сядь на минутку на стул, я их переменю.
И она поменяла — фиолетовые на изумрудные, и запихнула грязные в свой саквояж, с которым ходила в прачечную. Филипп подумал: мы сближаемся, она уже читает мои мысли, это чудесно, я люблю ее, этот маленький, бурный вулкан. Потом, уже за полночь, оставив Сенту спящей под стеганым одеялом в чистом пододеяльнике и поднимаясь вверх по темной вонючей лестнице, он вспомнил их ссору и не поверил тому, что она сказала о своих волосах. Сента, наверное, просто подкрашивает их. Конечно, она их обесцветила и подкрасила, чтобы они стали серебристыми (это видно), но кто же будет перекрашиваться из рыжего цвета в пепельный? Зачем?
Он почувствовал страх. Филиппа путало, что Сента может его обманывать. Но, в конце концов, это ничтожно маленькая ложь, сущий пустяк, нечто такое, о чем все девушки, наверное, и не могут говорить правду. Он вспомнил Дженни, которая уверяла, что у нее естественный загар, хотя на самом деле каждый день ходила в солярий.
Дженни… Филипп не думал о ней очень давно. Он не видел ее, не слышал ее голоса с тех нор, как в январе они поссорились. Дженни хотела, чтобы они поженились, начала говорить об этом в октябре, когда они вместе были на Майорке.
— Я не могу жениться, — сказал ей Филипп, — не думаю, что это произойдет в ближайшем будущем. Где мы будем жить? У меня, с матерью?
— Если бы мы с тобой были хотя бы помолвлены, — ответила она, — я чувствовала бы, что что-то значу для тебя, знала бы, что мы вместе, что мы пара.
И тут, конечно, всплыла на поверхность истинная причина:
— По-моему, мне не нужно спать с тобой, если это для тебя просто так. Не думаю, что это правильно, если у нас все несерьезно.
Дженни изводила его, требуя пообещать ей то, чего он не мог, а кроме того, не хотел выполнить. Расставание было для Филиппа мучительнее, чем он мог предполагать, но теперь оно представлялось ему самым мудрым из всех возможных решений. Странно сравнивать Дженни и Сенту, это такой контраст. По дороге домой Филипп поймал себя на том, что смеется в голос, представляя, как Сента говорит с ним о серьезных отношениях, о помолвке например. Представления этой девушки о постоянстве были такие, что Дженни, серой мышке из пригорода, и не снилось: абсолютная преданность, исключительность каждого партнера, идеальный, не имеющий себе равного, союз двух людей, отправляющихся в путешествие по жизни.