Последние отзывы

  68  

Арнэм вышел со своей собакой в восемь. Он дошел с ней до той рощи, завел туда, а потом повел назад. Это заняло двадцать минут. Но я не уехала, а продолжила наблюдать, и через некоторое время он снова вышел из дома, в костюме, с портфелем, а она, по-прежнему в халате, провожала его. Он поцеловал ее, и она обняла его вот так.

— И ты приезжала еще в пятницу.

— Да, Филипп, я приехала в пятницу, чтобы выяснить, всегда ли он там гуляет. Я подумала, вдруг собаку иногда выводит она, Воришка. Мне нужно было как-то называть их про себя. Тебе это кажется странным? Я звала его Джерри, ее — Воришка, а собачку — Уголек, потому что она черная. Я подумала, вдруг окажется, что Уголька по воскресеньям выгуливает Воришка. Тогда я просто так сюда промотаюсь и придется вернуться в понедельник, так ведь?

Филипп почувствовал, что не вынесет рассказа об ударе кинжалом. Когда Сента уже добралась до того, как подошла к Арнэму и сказала, что ей что-то попало в глаз, Филипп перебил и спросил, почему ей казалось, что за ней могут следить в метро.

— Все из-за старухи на платформе. Никогда в жизни я не ждала поезда так долго, а она все время на меня таращилась. Я подумала: на мне есть кровь? Но не увидела ни одной капли. Да и как можно заметить кровь, если на мне темно-красная блузка? А когда подошел поезд, я села, сняла кепку и распустила волосы. Старухи рядом не было, она ехала в другом вагоне, но вокруг стояли люди, и тогда, Филипп, я стала рассуждать: допустим, она приняла меня за парня, но окружающие могут подтвердить, что в вагоне ехала девушка, тогда все поймут, что здесь есть какая-то связь, и это покажется подозрительным. Ты не думаешь, что полиция сюда уже приехала бы? Приехала бы, да?

— Тебе не нужно бояться полиции, Сента.

— Нет, я не боюсь. Я прекрасно понимаю, что полицейские — всего лишь представители общества, правила которого ничего не значат для таких людей, как мы. Я не боюсь, но нужно быть начеку, нужно иметь алиби.

Если бы это не было так мерзко, то можно было бы усмотреть что-то комическое в том, как полиция выслеживает Сенту, такую крошечную, невинную, с большими одухотворенными глазами, мягкой чистой кожей, детскими ладонями и ступнями. Филипп обнял ее и начал целовать. Он гнал страшные мысли прочь. А может, он просто сумасшедший, на миг позволивший себе поверить этим искусным фантазиям? Тем не менее, открывая вторую бутылку вина и освобождая конфету — он купил вишню в шоколаде — от обертки из красной фольги, Филипп попросил Сенту вспомнить и рассказать поподробнее, как она следовала за Арнэмом от дома до того перелеска.

В подвале темнело быстрее, чем наверху. Здесь было еще и душно, запах пыли смешивался с ароматом масла пачули. В этот час при слабом свете большое зеркало, висящее на стене, выглядело как зеленоватая водная гладь, отражения на которой были нечеткими. На зеркале обнаружилось жирное, как будто перламутровое, полупрозрачное пятно. Кровать со смятыми коричневыми простынями, подушками и одеялом напоминала скорее холмистую местность с глубокими лощинами. Филипп остановил Сенту, когда она собралась включить лампу, и привлек к себе, скользя руками под тонкой черной юбкой, свободной марлевой блузкой. Ее кожа была гладкой и нежной, как теплый шелк. В темноте, разбавленной лишь слабым зеленоватым светом, пробивавшимся сквозь полузакрытые ставни, Филипп представлял себе Сенту такой, какой она была до всех страшных признаний, такой, как в те два раза в его постели.

Так, и только так, закрыв глаза, можно было заниматься с ней любовью. Теперь фантазировать учился он.

Посреди ночи Филипп проснулся. Вообще он заранее решил, что сегодня не поедет домой. По меньшей мере раз в неделю Филипп не ночевал дома, а как раз вчерашний вечер и ночь он провел с матерью. Но дело было в том, что у него уже появилась привычка вставать, одеваться и тихо уходить. И вот он проснулся, хотя идти никуда не нужно.

Сента спала рядом. Желтый свет уличных фонарей падал на ее лицо и делал серебристые волосы медно-золотыми. Форточка была отворена, и ставни приоткрыты. Раньше в это время наверху играла музыка и танцевали, но теперь Рита и Джейкопо куда-то уехали. Старый, понемногу ветшавший дом с замусоренными, загроможденными и захламленными комнатами на последнем этаже был пуст — только Филипп и Сента. Она дышала ровно и почти бесшумно, ее полураскрытые губы были бледны, как морская раковина.

Филипп закрыл ставни и сходил налить себе стакан воды из перевязанного медного крана. Когда он вернулся, Сента уже проснулась и сидела в постели, накинув на плечи белую шаль с бахромой. Теперь горел свет, яркий и резкий. Из-за дыр в пергаментном абажуре на потолке был пятнистый узор. Сента, должно быть, поставила лампочку помощнее, и непривычно освещенная комната предстала во всех подробностях запустения: пыль на деревянном полу, как пух, собравшаяся в серые комочки по плинтусам, паутина, темные залежи песка на карнизах, плетеный стул с вылезшими прутьями, потемневшие застарелые пятна и капли на ковре и подушках. Я должен вытащить ее отсюда, думал Филипп, так жить нельзя. Теперь, когда включили свет, пробудилась от сна и зажужжала вокруг липкого горлышка бутылки муха. Сента сказала:

  68