Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
84 
И дети стали ждать смерти матери. Им было все равно, что свои последние годы она промучается с животными в шумной Москве, вместо того чтобы наслаждаться жизнью на природе. Сколько ни уговаривала их Бронислава Ивановна, все было бесполезно.
— Но есть прекрасный выход! — тут же встряла я. Я не только любопытна, но и еще люблю давать советы. Кстати, весьма ценные в своей основной массе. — Попробуйте разменять квартиру через суд, ведь вы же дееспособная гражданка! Или возьмите себе в союзники одного из детей, например сына. Посулите ему и «однушку», и комнату, а на доплату купите дом. Вам ведь комната нужна только для прописки? Но можно просто прописаться к сыну! Или, наоборот, войдите в сговор с Аленой, посулите ей отдать комнату сразу же после размена. А сами, опять же, пропишитесь у нее и спокойно езжайте на природу.
— Да чего я им только не предлагала! Были и такие варианты. Но дети боятся, что я у них буду жить! Они мне не верят, ни одна, ни другой! — с дрожью в голосе воскликнула Бронислава Ивановна.
Алена так прямо и заявила матери: «А вдруг в один прекрасный день ты передумаешь жить на природе и переедешь ко мне, со всей своей лающей и мяукающей кодлой? Ты думаешь, оно мне надо?»
Владимир вторил сестре: «Да, а вдруг ты продашь свой домик в деревне, денежки профукаешь, а потом окажешься на пороге моей квартиры? Конечно, я, как сын, буду вынужден тебя пустить. Но ведь мы и так на головах друг у друга живем, тебя нам только не хватало! Нет, мать, и не проси. Давай оставим все как есть».
Но Бронислава Ивановна не сдавалась. Она дала объявление в газеты по недвижимости: «Меняю „двушку“ в центре на „однушку“, две комнаты и доплату». При таком обмене дети смогут уже при ее жизни урвать свой кусок, а она купит домик. Пусть даже с потерей московской прописки. «Все-таки исторический центр города, вдруг кто польстится на такой размен…» — думала несчастная старушка.
Но дураков не нашлось. Объявление повторялось уже несколько месяцев, а первая насчет обмена пришла я. Да и то, как выяснилось, совсем по другому вопросу.
— Странная штука жизнь, — задумчиво глядя перед собой в пустоту, произнесла Бронислава Ивановна. — Такое ощущение, что это не мои дети. И дочь, и сын мне чужие. Даже собаки с кошками — и те ближе. А знаете, что самое смешное? Ведь двадцать четыре года назад я боролась за эту квартиру как тигрица. А теперь получается, что эти самые метры держат меня за горло. Наверное, мне действительно следовало тогда согласиться переехать в Жулебино, хоть было бы не так обидно.
В семидесятых годах некоторых коренных жителей центра столицы начали выселять на окраины города. Естественно, депортация проходила под человеколюбивым лозунгом «Москвичи переезжают из каморок в современные благоустроенные квартиры». Новое жилье находилось у черта на куличках, в получасе езды от метро. Некоторым старожилам, изнывающим от соседей в коммуналке, такой переезд был выгоден. Они получали хоть какое-то отдельное жилье. Однако большинство семей против воли сгонялись с насиженных мест. Их «каморки» тут же занимали государственные чиновники или военные, которые не могли нарадоваться собственному счастью: квартира в центре города, с высокими лепными потолками, огромными холлами и комнатами.
Вот и дом, где жила Бронислава Ивановна, приглянулся тогда какому-то министерству. Женщину вызвали в домоуправление и поставили перед фактом: пакуйте вещички, гражданка, государство от щедрот своих выделяет вам и вашему сыну однокомнатную квартиру в новом микрорайоне Жулебино. Алена тогда уже вышла замуж и была прописана у мужа, а по жилым нормативам — 9 метров на человека — Бронислава Ивановна вдвоем с девятнадцатилетним сыном тянули лишь на «однушку».
Бронислава Ивановна вежливо отказалась от переезда. Но в покое ее не оставили. На следующий день пришел участковый уже с приказом: «Выселяйся, мамаша, пока по-хорошему просят». Женщина выставила милиционера вон, а сама заняла круговую оборону. Неоднократно к ней приходили с угрозами разные личности из жилищной комиссии исполкома и из прокуратуры, взламывали дверь. Было ясно, что бюрократам от «развитого социализма» не составит никакого труда завести на женщину уголовное дело и сгноить ее в тюрьме. Брониславе Ивановне не к кому было обратиться за помощью: сама она простая медсестра, без блата и связей. Сын, который мог бы оказать матери моральную поддержку, был в армии. Соседи в один голос твердили ей: «Да брось ты это дело, ты — одна, а против тебя система», — и безропотно паковали чемоданы, отправляясь в Орехово-Борисово, Печатники и прочие отдаленные районы Москвы. Даже Алена не понимала, ради чего мать бьется смертным боем и уже заработала себе гипертонию.
84 
