- И кто говорит здесь о смерти? Тот, кто сам еще несколько дней назад нетерпеливо переминался с ноги на ногу у самого Порога?
Уже донесла, драгоценная?
«Поделилась впечатлениями»,- хихикнула Мантия. А я-то, дурень, раньше считал, что тетушка сама все про всех узнает.
«Осведомленность может достигаться разными способами. Дружеская беседа - один из них». Беседа двух старых сплетниц. «Как тебе угодно».
- Если он умрет, то неизвестно, когда и где возродится. Но возражение, казавшееся мне неоспоримым и наиболее
серьезным, даже не было принято во внимание.
- В том-то вся и прелесть! - ласково улыбнулась Тилирит.- У него появится следующая возможность…
- Начать сначала?
- Продолжить. -Что?
- Познание себя, разумеется.
Я непонимающе сдвинул брови, и тетушка, вздохнув с наигранной скукой, поманила меня пальцем к окну.
- Что ты видишь?
- Сад.
- И только?
- Деревья, аллеи, пруды, цветы… Много всего. Перечислить?
- Нет, лучше назвать одним словом, но необходимо выбрать единственно верное. Итак, что ты видишь?
Одним словом? Жучки, паучки, рыбки, песок, земля, камни, листья, шепчущиеся с ветром, облака в пронзительной лазури небес. Все это…
- Мир.
Она удовлетворенно хлопнула в ладоши:
- Умница! А теперь сделай последний шаг, даже полшажочка к истине. Мир - это…?
Лазурь, далекая и близкая. Бесконечно высокая и опасно глубокая, такая непохожая и вечно единая.
- Драконы.
- Верно!
- Насчет самих Нитей я не сомневаюсь, но как быть с тем, что возникает на них?
Тилирит щелкнула меня по носу:
- Подумай немножко и ответь, может ли окунь резвиться в песках пустыни, а соловей петь песню в морских глубинах?
- Конечно, нет. Ни тот, ни другой просто не смогли бы поменяться местами.
- Да. Но почему?
- Потому что…
Я никогда не задумывался над столь напрасными в силу своей странности вопросами, и даже многочасовое размышление вряд ли пролило бы свет на упомянутые тайны бытия, но времени у меня не было, значит, следовало ответить первым пришедшим в голову образом:
- Потому что так заведено.
- Потому что все драконы разные! - поправила меня тетушка,- Из плоти одних рождается земная твердь, из плоти других - небеса, потому и каждая Нить обрастает своим мхом, не похожим на чужой.
- Хочешь сказать, что люди, живущие в одном городе, совсем не такие, как в других?
- А разве нет? И иногда даже в пределах одного дома… - Она прищурилась, как ребенок, подставляющий личико
лучам солнца в первый теплый день весны - Да, у них есть общие черты, в конце концов, все они вышли из плоти единокровных родственников, а не чужаков, но различия неминуемы.
- Это я понял. Но почему Ксаррон желает гибели своих… подданных?
- Потому что слишком молод и глуп. Извини, дорогая моя, но это правда.
Магрит спокойно пожала плечами:
- Знаю.
- К тому же он не столько желает, сколько не видит пока иного пути.
- Пути куда?
- Пути к самому себе, разумеется.- Тетушка опустила подбородок в пушистые складки шали - Нити, составляющие нашу плоть, невидимы нам, и если среди них затесалась одна недостаточно хорошо спряденная и портящая все полотно, найти изъян можно лишь единственным образом. Посмотреть на Гобелен с другой стороны.
- С Изнанки?
- Это можешь сделать ты, но не мы.- Тилирит вздохнула, но без печали.- Однако средство, доступное нам, ничуть не хуже, просто его нужно учиться применять, а уроки, как сам понимаешь, по вкусу не каждому. Конечно, со временем понимаешь их необходимость и несомненную пользу, но в молодые годы кажется, что любую победу можно одержать, если приложить побольше сил.
- Значит, вы наблюдаете за…
- Миром, родившимся на Нитях. За всеми и каждым, потому что любое живое существо, впервые увидевшее свет в наших владениях, несет отпечаток нашей души, иногда мгновенный, иногда тщательно выдержанный.
Но тогда получается, что тот же Дэриен - зеркальное отражение Ксаррона, прошлого или настоящего? А может быть, будущего? И Селия, и Борг, и… Многие-многие люди. А ведь еще есть и другие расы.
- Это… удивительно.
- А главное, полезно. Но Пресветлая Владычица, как порой стыдно смотреть на свои копии!
- Стыдно?
Тилирит подмигнула мне:
- А как же! Тем более другие тоже их видят, не забьфай. Так что иной раз согласен умереть, только бы стереть живую и весьма своенравную память о своих чудачествах и ошибках.