Особенно,... 
80 
После смерти Киморил я поклялся никогда больше не терять этой власти. И до сих пор держал слово, хотя порой воля меча становилась едва ли не сильнее моей собственной. Вдобавок я никогда не мог отделить свою силу от силы, переданной мне клинком.
Накатил гнев, пополам с тоской и грустью. Чувства рвались на свободу, и я с немалым трудом удерживал их в узде. Меч пытался выскочить из ножен, но его я смирил. И решил принять вызов.
Быть может, к этому решению меня искусно и незаметно подвели. Не знаю. Мне казалось, мы будем биться на моих условиях.
– Волчица должна уйти, – сказал я. – Этот мир…
– Она не может покинуть его.
– Ладно. Тогда пусть поклянется, пусть даст слово Порядка не вмешиваться в поединок. Она согласна?
– Да, – откликнулся рыцарь. – Волчица не будет вмешиваться.
Я посмотрел на животное. Волчица медленно, неохотно опустила голову, подтверждая согласие.
– А кто помешает вам – тебе и ей – нарушить слово?
– Слово Порядка нельзя нарушить, – заявил рыцарь. – Что бы ни случилось, мы блюдем свое слово. Я не стану менять условия: если ты победишь, мы все уйдем из этого мира. Если ты проиграешь, я заберу меч.
– Ты настолько уверен, что сможешь одолеть меня?
– Бурезов будет моим еще до заката. Может, сразимся тут, где я сейчас стою? – он указал себе за спину. – Или там, дальше?
Я расхохотался, чувствуя, как мною овладевает подзабытая жажда крови.
Хмурник, с беспокойством поглядывавший на меня, не выдержал:
– Друг Эльрик, это ловушка! Не вздумай доверять Порядку! Не позволяй им обвести тебя вокруг пальца. При твоей-то мудрости…
Я перестал смеяться и положил руку на плечо Хмурнику.
– Порядок стареет, становится злобным и хищным – и цепляется за отжившие ценности. Он вроде бы отвергает ненужное, но на деле хватается за все, чем когда-то дорожил. Они сдержат слово, друг Хмурник.
– Но в этом поединке нет ни малейшего смысла! Зачем тебе с ним драться?
– Чтобы спасти твою шкуру, например. Остальные меня, сказать по правде, не заботят.
– Или погубить меня и весь Танелорн в придачу.
Я покачал головой.
– Если они нарушат слово, то перестанут служить Порядку.
– Да разве они ему служат? Одумайся, Эльрик! Какой же это Порядок, коли он готов пожертвовать справедливостью ради своих желаний? – Хмурник вцепился в мой рукав. Я стал спускаться со стены; он бежал следом, не выпуская рукава. – Я не верю ни единому словечку этого фанфарона! Ты поосторожнее с ними, ладно?
Поняв, что меня не переубедить, он отстал.
– Я буду следить за ними и если что замечу, сразу дам тебе знать. Но зря ты в это ввязываешься, помяни мое слово. Опять дурная кровь в голову ударила…
Я усмехнулся.
– Ты, видно, забыл, что эта дурная кровь, друг Хмурник, не раз выручала нас из неприятностей. Порой она лучше всякой логики. Но он остался при своем мнении. Другие, в их числе и Брут из Лашмара, тоже просили меня быть поосторожнее. Я утвердительно кивал, однако сам уже настраивался на поединок, готовился сочинить историю, которая еще никогда и никем не была записана. Я действовал, подчиняясь голосу сердца; мне хотелось доказать, что предопределения не существует, что мы вольны изменить свою судьбу. Как я и сказал Хмурнику, далеко не впервые мною овладевала жажда крови, не впервые я внимал песне битвы в радостном предвкушении схватки. И думал, что, если останусь в живых, наверняка захочу испытать то же ощущение еще много-много раз.
Кровь бурлила в моих жилах. Я рисковал – и был счастлив, что снова рискую, ставя на кон свою жизнь и свою душу.
Я спустился по ступенькам, крикнул, чтобы открыли ворота. Затем напомнил безымянному рыцарю о его обещании и потребовал прогнать волчицу.
Стены Танелорна остались позади. Я пересек мост и ступил в пепел. Волчица исчезла. А на меня смотрело мое отражение – кроваво-красные глаза на бледном лице, белые волосы, рассыпавшиеся по плечам… Ветер, гулявший по равнине, трепал волосы, и они шевелились будто змеи.
В доспехах безымянного рыцаря отражалось все, что его окружало. Я поморщился: увидеть себя в нагруднике врага – это уж как-то чересчур. Кажется, что собираешься сражаться с самим собой…
Рыцарь держал в руке отливавший серебром клинок. Откуда он его извлек? Признаться, я слегка встревожился. Если не считать цвета, этот меч был на вид точной копией Бурезова. Двойник – и полная противоположность моему клинку. Будь на этом мече какие-либо чары, я бы их почувствовал, но колдовством от него не пахло; скорее он словно источал смерть.
80 
