— Но можно было смягчить…
— И солгать? Любое искажение правды — это ложь. Даже комплимент, сделанный неискренне, из простой вежливости, является преступлением, потому что вводит в заблуждение, заставляет обманываться. Да, чаще всего никаких серьезных последствий не возникает, но и ты сама прекрасно знаешь, сколько вокруг примеров трагедий, произошедших из-за того, что маленьких девочек все детство называют принцессами, а маленьким мальчикам запрещают плакать, потому что слезы унижают мужчину.
Молчит.
Не хочешь спорить? Уже хорошо. Тебе сейчас важнее спрятаться за стеной чужих «умных» мыслей, чем думать самой. Пройдет время, придет спокойствие, вот тогда и вернешься к отложенным задачам.
— Ей было больно. Ей все еще было больно.
Знаю. Ты читаешь эмоции лучше меня, но даже я почувствовал…
Стоп. Экран телевизора донес до тебя ту же информацию, что и до меня? Уф-ф-ф…
— Позвольте поздравить вас, фроляйн Цилинска.
— Поздравить? С чем?
— С началом долгого пути. В ближайшее время тебе нужно будет посетить Коллегию.
Затравленный взгляд из бахромы:
— Зачем?
— Внести свое имя в списки и получить удостоверение.
— Но…
— Думаю, ты вполне успешно сдашь экзамен на сьюпа.
Еще более глубокое молчание, заполнившее сознание Евы целиком.
— Не бойся. Все получится.
— А если… Если я не хочу?
Эх, девочка, девочка… Твое желание уже не имеет ни малейшего значения. Так решила природа, возражения и протесты не принимаются. Вот в чем не смогу тебе помочь, так это в осознании, потому что в свое время выбирал сам. Хотел и сделал, не думая о последствиях, а потом винить оказалось некого, жаловаться — тоже, и мало-помалу все утряслось, улеглось и устаканилось. А стаканов было много, как сейчас помню.
— И ничего нельзя сделать?
— Можно.
Светло-голубые глаза заинтересованно моргнули.
— Пойдешь к доброму дяде врачу, который выпишет тебе десятка два лекарств. Будешь принимать их без перерыва всю оставшуюся жизнь… Легкая заторможенность, вечная сонливость, зато никаких лишних ощущений. Счастье и покой.
— Откуда ты знаешь?
Хм. Оттуда же. Пробовал. Вернее, заставили попробовать, чтобы убедиться, доступна ли мне после всех изменений нормальная жизнь. Оказалось, вполне доступна. Только для меня она больше не была «нормальной».
Оказалось, что любое, даже незначительное подавление приобретенных способностей вызывает не только психологический, но и физический дискомфорт со всеми прелестями типа скачков давления, болей в сердце, мышечных судорог, спазмов головного мозга и прочая. То есть, помимо специальных лекарств мне нужно было бы возить за собой тележку таблеток и микстур, которые обычно прописывают людям преклонного возраста. Правда, врачи туманно намекали: «все еще может наладиться естественным путем», но не уточняли, насколько скоро и с какими усилиями. В конце концов, даже мама высказалась в том смысле, что пусть все остается, как получилось, лишь бы мальчик не страдал. Высказалась и сбежала, что называется, от греха подальше.
— Давай договоримся: сначала по возможности исследуешь открывающиеся перспективы, а потом решишь, стоит ли их реализовывать.
Ева вздохнула, откинула плед и села на кровати:
— Тебе бы подошло быть коммивояжером, уговаривающим обывателей приобрести то, что им не нужно. Или вербовщиком на призывном пункте.
— Почему?
— Умеешь убеждать.
— Вовсе нет.
— Вовсе да! — уверенно заявила девушка. — Мелкий интриган… Хотя, по твоей комплекции, скорее крупный.
— Я всего лишь не хочу, чтобы ты отказывалась от изысканного блюда, не попробовав ни кусочка.
— Почему же тогда ничего не сказал о важности и нужности? О долге перед обществом? Об ответственности избранных и…
— Прочей ерунде?
— Угу.
— Потому что ты никому и ничего не должна. Разве только, самой себе.
Подрагивающие пальцы потянулись за пледом, сграбастали бахромчатый край, потащили вверх.
— Мерзнешь?
— Немного.
Я позволил креслу отдохнуть от моего присутствия и помог Еве укутаться.
— Пройдет.
— Если ты это говоришь, значит, так и будет.
Слово «ты» оказалось выделено, намеренно или непроизвольно, но весьма и весьма заметно.
— Не считай меня истиной в последней инстанции.
— Почему бы и нет? — Она улыбнулась впервые за все время разговора. — У меня есть для этого серьезное основание.