Особенно,... 
111 
— Какой-то дурак тебя упрекнул?
— Вроде того.
Отец недовольно качнул головой.
— Тебе пора перестать слушать всех подряд. На сотню людей, дай боги, найдётся хоть один разумный человек, который понимает: не всем и не всегда благополучие даётся даром. А остальные девяносто девять будут корить тебя богатством, красотой, талантом... Да неважно, чем! Потому что у них всего этого нет. Или есть, но не такое, какого бы они хотели.
Конечно, он прав. Но всё равно больно. И я даже хотел бы поделиться... Если бы мог.
— А та женщина, она... По ней видно, что богатая?
— Честно скажу, не знаю.
— Как это?
Отец хмыкнул:
— А я не видел её лица.
— Совсем?
— Знатные дамы всегда носят покрывало, разве не замечал?
— Ну да, но...
— Хочешь сказать, она могла бы сделать исключение для меня?
А почему бы и нет? Мой отец — красивый мужчина, и на него заглядываются многие женщины. Чем неизменно вызывают злость и раздражение у моей матери. Но она зря боится оказаться брошенной, потому что Карлин любит её. Во всяком случае, не могу представить, кто станет покорно терпеть матушкины придирки, не любя её!
— Могла. Раз уж лично встречалась.
Он хлопает меня по плечу:
— Личная встреча ещё не означает личного интереса, сын! И запомни: богачи снисходят до таких встреч только в одном-единственном случае. Когда дело слишком важное, чтобы быть доверенным лишним ушам.
— И что же тут важного? — Окидываю взглядом коридор, в середине которого мы остановились. — Убрать старые заклинания и сплести новые? Это важно?
— Вполне. Вот представь только, хозяйка узнала, что к ней собираются нагрянуть воры. Что это означает? Они откуда-то прознали, как обойти магические ловушки. Можно просто и открыто заменить заклинания, но можно... Попробовать захватить воров и узнать, кто продал им хозяйские секреты. Поэтому мы будем плести не смертоносные чары, а только удерживающие.
— Но ведь... Когда воры будут пойманы и допрошены, их...
— Убьют, разумеется.
Отец продолжил мою мысль спокойно, даже равнодушно, а меня передёрнуло, как от порыва холодного ветра.
— Не думай о них, Мэл. Они выбрали свою дорогу, мы шагаем по своей.
— Но мы будем виноваты в том, что...
Отцовская ладонь сжала моё плечо.
— Никогда. Слышишь? Никогда не вини себя в чужом зле. Богачка может ведь и сдать воришек Городской страже, чтобы они получили законное наказание.
— Но ты сказал, что...
— Да, скорее всего, она отдаст приказ убить.
— Почему ты так решил?
Он помолчал, глядя в сторону, на уходящий в темноту коридор.
— Я не видел её лица, это верно. Но зато слышал голос. Наша нанимательница из породы людей, которые действуют по одним им ведомым правилам, а чаще и вовсе без правил. Деньги и власть, знаешь ли, быстро уверяют человека во всемогуществе и вседозволенности... Ладно, не будем сейчас об этом говорить. Согласен?
Киваю. Конечно, не будем. И так что-то жутковато становится... Это всё моё воображение. Получило подходящую игрушку и разыгралось. Сразу стали мерещиться зловещие тени, холодное дыхание призраков, текучие лужицы...
Стойте-ка. Дыхание мне не чудилось. Невидимые занавеси и впрямь колыхнулись, натянулись, словно зацепленные кем-то или чем-то, и отпрянули назад, то ли разорванные, то ли освободившиеся самостоятельно. Надо сказать отцу. Он не особенно прислушивается к моим рассказам о нитях, висящих повсюду, но и не оставляет совсем уж без внимания.
А почему я подумал о лужице? Опускаю взгляд. Точно! Мы же стояли на сухом месте, а теперь у ног отца явственно заметно мерцающее в отсветах лампы озерцо. И не только у ног, но и на них...
— Прочь!
Отец толкает меня так сильно, что я не могу сохранить равновесие и падаю, откатываясь на несколько футов дальше по коридору.
— Па?
Он стоит неподвижно и напряжённо, словно пытается что-то понять или услышать.
— Уходи!
— Что случилось?
— Скорее!
Теперь лампа хорошо освещает его лицо, и я вижу то, чего никогда не ожидал увидеть. Страх. Но страх не за собственную жизнь, а за... Мою.
— Па...
— Если ты не уйдёшь...
111 
