— Может? Ты уверена?
— Должен мочь!
— А если он никому и ничего не должен? Что тогда? — Лучник устало тянется за кривым ножом. — Нам лучше самим позаботиться о Ниларе.
— Нет! Я не позволю ему умереть!
С трудом остающийся в шаге безумия взгляд впивается в мое лицо:
— Да делай же, мать твою!
Делай, делай, делай! ЧТО делать? Кто бы мне объяснил? Всматриваюсь в хаос порванных мышц. Как мне добраться до очагов боли? Внутреннее Зрение подчиняется из рук вон плохо, и его хватает совсем ненадолго, а потом становится так тошно, что хочется умереть, но… Нэмин’на-ари хуже, чем мне. И если Нилар умрет от моего бездействия, она… Нет, я. Я лишусь защитника.
Дотронуться? Да, придется: иначе расстояние будет слишком велико для влияния. Какая же она липкая, эта кровь! И горячая. Очень горячая.
Нилар стонет, кажется, громче, чем раньше. Ну да, разумеется: ему ведь больно. А из-за того, что мои неумелые руки касаются ран, боль, должно быть, многократно усиливается. Где они, оконечные Петли? Здесь? Как же плохо видно… Нашел. Кажется. Еще чуть-чуть и…
Сил на последний крик у умирающего не хватило: я услышал только короткий всхрип, и тело, которого касались мои пальцы, перестало вздрагивать от неровного дыхания.
Не может быть. Я же добрался туда, куда было нужно! Или… Так и есть: не рассчитал усилие, и Пустота оборвала вместе с нужными Петлями еще несколько, столь же важных. Для жизни и для смерти.
Нэмин’на-ари не рванулась к умершему другу. Вообще не двинулась с места. Стояла и смотрела, как я стираю с рук кровь. Смотрела на мои руки, не позволяя остановиться, потому что…
Я давно уже научился управлять выражением собственного лица, чтобы удерживать маску бесчувствия, но сил для контроля надо всем остальным не осталось: пальцы предательски дрожали, выдавая страх и вину, поэтому я мял в руках полы собственного плаща до тех пор, пока Мин не всхлипнула и не отвернулась, пряча выступившие в серых глазах слезы…
Вот как, значит. Тот «я» тоже не все умел делать. Не умел, но пытался. Пробовал. Вот только лучше бы ему было заниматься своими опытами в лаборатории, а не на поле боя, в попытке спасти умирающего воина. Надеюсь, мне никогда не придется оказаться в такой же ситуации. А если придется… Нужно быть к ней готовым. Нужно учиться. Не зная, что значит «отнимать», никогда не научишься «дарить», верно? Следовательно… Я пройду дальше. По той же тропе, но за следующий поворот. Чтобы получить одну из величайших ценностей мира — знания и умения. А чувствовать буду потом. Позже. Все равно никуда не денусь…
«Не жаль беднягу?..» — звучит в моей голове уже знакомый вопрос. Во второй раз или все еще длится тот, первый миг? Впрочем, это не имеет значения.
Нисколько. Он заслужил свою смерть. Но я вовсе не собираюсь причинять ему лишние страдания… Скажи, раз уж Кружево Разума определяет реакцию тела, если его оборвать, человек не будет чувствовать боль?
«О да… Он вообще ничего не будет чувствовать…»
Замечательно! Мне давно следовало изучить свойства живой ткани, а сейчас выдался удобный случай.
«Тогда не будем терять время зря… Сосредоточься, а я буду помогать по мере сил…» — наставническим тоном поторопила Мантия.
— Ты не мог понять, почему Рогар выбрал меня? Считал, что во мне нет ничего замечательного? — Обратился я к убийце. — Я покажу тебе. Но это будет последним, что ты сможешь увидеть…
— Он… умер? — Спросил Хок, когда я вернулся в комнату.
— Да.
— А что с телом?
— Я обо всем позаботился.
— Ты так спокойно об этом говоришь…
Я посмотрел на бледное лицо рыжика, отмечая чуть запавшие и лихорадочно блестящие глаза.
— Произошло то, что должно было произойти. Убийца понес заслуженное наказание.
— Но ты ведь жив!
— И что? Я остался в живых по чистой случайности, которую этот парень не мог предусмотреть. Нанесенные удары были смертельными, можешь мне поверить. И ни ты, ни Мэтт ничем бы не помогли: я должен был умереть в течение получаса после покушения.
Отчаянный возглас:
— Но не умер же!
Спор, конечно, беспредметный, но его нельзя прерывать, иначе Хок останется в плену фантазий.
— Для него я умер еще задолго до того, как нож воткнулся в мой живот. Я умер в его мыслях. Причем, уверен, умер неоднократно: парень наверняка во всех красках представлял себе мою смерть и последовавшее за ней горе Мастера. Он желал причинить боль, а из-за чего? Из-за нелепой обиды. Из-за того, что оказался недостаточно хорош для других. Понимаешь, в чем состояла его ошибка? Он не хотел видеть себя чужими глазами. Не хотел посмотреть в зеркало.