Особенно,... 
64 
Незавидна дальнейшая судьба Творца. Начался распад личности. Всю оставшуюся жизнь Неизвестный бродил вокруг да около Дома с Химерами со стремянкой на плече, с плотницким ящиком на ремне и с бутылкой синего денатурата, торчащей из кармана фуфайки, — подмазывал, подновлял, лелеял своих химер, и за эту работу сторожа-анималиста получал от всех властей шиш с маслом да небольшое денежное вспомоществование к государственным праздникам. Иногда он совершал такой трюк: поднимался но стене, как скалолаз, по спинам, хвостам и головам химер на купол, неподвижно стоял у Амура и заворожено смотрел на громоотвод. Не чистил, не подновлял, даже не сгонял птичек, а созерцал, что ли?… Боялся ли Неизвестный своего шедевра? Чего-то ожидал от него?… Чувствовал ли Неизвестный пигмалионов комплекс — вдруг оживет Амур, взлетит, заберет его с собой на Лупу?… Никто не знает.
Зато пил Неизвестный по-черному, даже Гайдамаке давал фору — то есть Гайдамака уже лежал под забором, а Матюгальник шел за «последней» (тогда ему еще давали в кредит). Напившись, Неизвестный орал на углу Дерюжной, показывая пальцем на купол: «Ит ис зи бизнес оф май хендс,[51] так-растак вашу мать!» И так каждый день. Даже генерал Акимуш-кин не решился завербовать Эрика-Матюгальника в сексоты (какая кличка пропала!), даже следователь Гробшильд-Гробштейн засомневался и не пришил Матюгальнику обвинение в шпионаже в пользу британской разведки, даже комиссар НКВД Мыловаров, косивший под своего шефа Берию, однажды, выходя из Дома с Химерами, куда он собрался перевести областной НКВД, неловко налетев на стремянку Неизвестного и услыхав сверху крик: «Вер ю гоу,[52] член ты моржовый!», поднял голову, злобно сверканул на Неизвестного из-под стёклышек пенсне людоедскими глазенками, но почему-то не приказал сопровождающим энкаведистам сделать из Неизвестного отбивную котлету себе на ужин, а примирительно снял в ногах у Матюгалышка фетровую бериевскую шляпу, с извинением отвесил глубокий поклон, сел в черный автомобиль и куда-то поехал по своим людоедским делам.
Умер великий скульптор Эрнст Неизвестный собственной смертью, в очередной раз нахлеставшись денатурата, на задворках Дерюжной, не дойдя трех шагов до священного порога пункта приема пустых бутылок, — споткнулся о деревянного детского крокодила-каталку собственного изготовления (Матюгальник немного промышлял на детских площадках и в парках имени Культуры и Отдыха деревянными крокодилами, гипсовыми пионерами и купальщицами с веслами), — споткнулся, упал и умер. Из него полился синий-синий денатурат. Заголосили в очереди бабы с кошелками с пустыми бутылками. Выбежали из бутылочного сарая приемщики посуды Семэн с Мыколой, чтобы помочь другу, но было поздно — сердце Творца не выдержало, сердце Творца качало чистейший денатурат, без всяких примесей крови, Творец был насквозь пропитан денатуратом, Семэн с Мыколой рассказывали, что Матюгальник даже зарабатывал себе па жизнь тем, что на пари в «Двух Карлах» или в «Гамбринусе» писал в граненый стакан чистейшим денатуратом и тут же опять его выпивал. Следует сказать: удобно, дешево и сердито. Яд купидона не действовал на него, не причинял ему ни вреда, ни пользы, потому что синий денатурат для разжигания примусов оказался вернейшим средством от любовного хотенья и купидоньего яда самой убийственной концентрации — не стоит пробовать, поверьте на слово.
Колокольным звоном и прощальным салютом для Матюгальника был грохот рухнувшей в сарае пирамиды ящиков с пустыми бутылками.
КОНЕЦ 6-Й ЧАСТИ
ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ГЛАВА между шестой и седьмой частями к вопросам дофенизма
Власть в Офире не ограничивается позолоченными райскими вратами и чертой, проведенной мотыгой по пустыне, (офирская пословица, соответствующая русской «вилами по воде»); отнюдь: тайная власть офирского Pohouyam'a распространяется далеко за пределы Африки. После инаугурации очередной Pohouyam становится пожизненным главой древнейшего на Земле ордена дофенизма, возникшего одновременно с появлением человечества от Адама и Евы, которые по существу и были первыми дофенистами. Дофенисты отличаются от всех известных партий, гильдий и орденов (и от фанатичных иезуитов, и от известного профсоюза масонов с его блатмейстерами и семейственностью, и от железной гвардии Ленина с его демократическим централизмом, и от фаши Муссолини и наци Гитлера, помешанных на чистоте национальной племенной породы и т. д.), отличаются тем, что, во-первых, в их члены принимаются «члены» в прямом смысле этого слова: по длине полового члена и, во-вторых (и это главное), по дофенистическому состоянию духа и отношению к жизни. Первые люди, так называемые кроманьонцы, отличались от австралопитеков и неандертальцев ие только высоким ростом, выпрямленным позвоночником и тонким грациальным черепом без тяжелых надбровных дуг и с высоким лбом, отчего тяжелая звериная морда с небольшой килобайтной мозговой памятью превратилась в лицо, в этот пульт управления человеческим мозгом в сотни мегабайт, — не только; главнейшей биологической особенностью и отличием кроманьонца Адама от какого-нибудь неандертальца Хрум-Хрума являлся член человеческий. Ложи у мужчин распределялись по длине и толщине вставлялища; у женщин по ширине и глубине влагалища. К этому ордену принадлежали такие выдающиеся личности, как… {следует ряд фамилий}. Все они были скрытыми или открытыми членами первородного ордена — или от рождения, или пришли к дофенизму после длительных нелегких испытаний, сомнений и поисков; например, в черном бароне В. Гамилькар сразу угадал нерядового солидного дофениста.
64 
