ГЛАВА 2. Последний обрывок из летописи от*** в женском туалете дома с химерами

БУДОЧНИК МОРГАЛЫЧ

«Будочник свирепо спал в будке, закутавшись в овчинный тулуп и опустив шлагбаум перед Кузнецким мостом. Гайдамаке давно пора было выходить из этой ситуации, но он по пьянке медлил, хотя чувствовал, что змей Нуразбеков опять испытывает его и втягивает в очередную историю. Будочника он видел насквозь. К меченной стронцием водке будочник имел лишь косвенное отношение. Водкой он приторговывал подпольно во время ночных дежурств, об этом вся Москва знала. Звали его Моргалыч. Старый суворовский солдат, он, конечно, имел в казарме свою койку, но никогда ею не пользовался, вот только с разрешения командира перенес в будку соломенный матрас, казенное солдатское одеяло и томик Грехема Грина с „Тихим американцем“. Моргалыч жил в будке („Живу я здесь“, — объяснял он) и не покинул ее даже при наполеоновском нашествии! Сейчас ему было 102 года. В тесной будке он мог спать только сидя. Моргалыч, конечно, нарушал царскую монополию на водку и оправдывался тем, что продает ее „себе в убыток“, — но даже Николай Первый со своей строгостью, дурацкой палочной дисциплиной и свойственной ему добротой однажды сказал, проезжая я карете мимо алкогольной будки:

«Pas mal, soit, Mourgalitch on peut».^[57]

С тех пор Моргалыча вообще никто не трогал. Кряж он был необыкновенный — как видно, в нем проросло чье-то семя богатырское, хотя и незаконнорожденное.

Узнав, что водка отравлена, Моргалыч так возмутился, как возмутился он же при въезде Наполеона в Моеcкву. Как и тогда, он спросонья вылез из будки, заморгал глазами, развел руками и произнес всего три словак!

«Ah ty eobtvoyumat'b!»

На что Наполеон, говорят, сказал своим приближенным из свиты на чистом русском языке:

«Не обижайте этого русского старика, он безопасен».

Пока разбирались с водкой, будочник потянул Гайдамаку за рукав скафандра и тихо сказал:

«Люкс, секс…»

«Что?» — не понял Гайдамака.

«Ну… Бабу хочешь?»

Алкогольный старик ко всему еще занимался сутенерством, Он никак не мог понять, что Гайдамаке не до женщин в такой мороз и в такую рань, Гайдамака же увидел, что может оставить генерала Акимушкина под надежным попечением Моргалыча, и попросил их во что бы то ни стало найти и арестовать того беса, который отравил водку, — змея Нуразбекова (Гайдамака не сомневался, что это был он) там, конечно, уже в помине не было, но их нужно было чем-то занять до утра; Сашко уже понимал, что генерала, Моргалыча и Василия ему придется выдернуть из привычного им пространства — времени и забрать в свою дружину на поиски купидонов — чтобы они не распускали слухи и потому, что они уже были мечены бесовской печатью. Они об этом, конечно, не догадывались, и он дал им время общаться до утра на почве славянолюбия; Моргалыч тут же вспомнил, что водку ему доставили еще позавчера из трактира купца Родригеса; они завернули прискакавшего Василия и помчались в трактир с фрейдовским дозиметром ловить того басурманина, а Гайдамака, ударившись оземь, отправился в одесскую чеку вызволять нужного ему богатыря Абрама Терца, которого какие-то очередные черти посадили ни за что. Но, как потом оказалось, басурманин тот Родригес, имевший фальшивый паспорт на имя Соломона Пинского, оказался не змеем Нуразбековым, а его мелким подручным бесом. Вместо того чтобы, сбыв Моргалычу отравленную водку, дать деру, он третий день не выходил из трактира, гуляя с бабами. Он не ожидал нападения и дал всем троим вцепиться в себя; но когда понял, что его миссия провалена, стал извиваться с такой энергией, будто был не мелким бесом, а самим Змеем. Что там происходило, Гайдамака не видел, но рассказывали, что голые бабы удирали по морозу, трактир сгорел, а бес Родригес-Пинский тащил всю его гвардию в Сибирь до самого Ишима, где Гайдамака их нашел и присоединил к отряду. Опять вместо Луны Гайдамака угодил черт знает в какой дым — купидоны здесь не водились.

  69