Дэвид настроил банджо под гитару Патси. Тот улыбался и комично кланялся прохожим. Некоторые улыбались в ответ или проходили безучастно, многие старались не обращать внимания. Какой-то мальчик закричал, показывая на лохматую бороду Дэвида:
— Смотри, мам, это Лонни Донеган!
Дэвид покраснел. Он считал музыку Донегана коммерческой.
Моя тетя святая мистер и миссис Моргенталь сказали что накопили Как после потопа ничего не осталось. Скульптура о боже что дальше? Ты сошел с ума ты не представляешь какое искреннее уважение иди сюда я люблю тебя ты что я имею в виду что я чувствую не может быть никого другого ты самый славный из всех кого я знала ты делаешь предложение не могу так можешь если это любовь это не причинит ему никакого вреда он сам это неизбежно родственные души посмотри мы созданы друг для друга в этом нет ничего хорошего ну а что плохого
Патси взял первый аккорд, за ним вступил Дэвид.
— Ну, что? Рок?
Он смотрел вслед уходящему ребенку.
— Блюз!
Патси сжал губы. Они пришли сюда, чтобы заработать на проезд до Ливерпуль-стрит. Дэвид затянул:
«Печаль моя светла, светла моя печаль, печаль моя светла… »
Мотив был позаимствован из репертуара Берла Айвза и принес пару монеток в фуражку железнодорожника, купленную Патси на распродаже.
«… как свет в конце тоннеля».
Она должна была уже прийти наверное это значит я ждал если бы не ее дура-мать это было убийство и женщину собирались повесить так-то оно так Лайонз-Корнер-Хаус они как горы мой папа пел в цыганском хоре у них была скрипка не хочу слушать новости не хочу слушать новости не хочу слушать новости не хочу слушать
Одетый в щегольской пиджак, крепко сбитый молодой человек с лицом боксера остановился послушать песню до конца.
— Неплохо, ребята. — Его попытка изобразить дружеский тон не могла скрыть привычно грозной нотки в голосе. — Часто тут играете?
— Играем иногда по вечерам. За гроши. — Так же агрессивно ответил Патси, отчего его шотландский акцент стал заметнее. — Мы уже выступали на радио.
— Что-нибудь записали?
— Еще нет. — Один Марк оставался невозмутимым. Он улыбнулся. — Так, пробники.
Молодой боксер скривился.
— А что это ты так расфуфырился, черный?
— Ничего не могу с этим поделать, — дружелюбно ответил Марк. — Живу по средствам.
Боксер нахмурился и молча сжал губы. Потом, обращаясь к Дэвиду, сказал:
— Я хозяин того самого клуба в Исте. Слыхали?
— Да, у нас запланировано выступление в «Королеве Би». — Теперь Дэвид разнервничался.
— Где? В «Королеве Боудике» на Ливерпуль-стрит? — Боксер презрительно улыбнулся. — Но это не Ист-Энд, приятель! Это место, где собираются революционеры и прочая шушера.
— По четвергам мы там играем.
Но тот не слушал его.
— У меня джаз-оркестры. Сплошь знаменитости. Но хочу попробовать скиффл. — Он достал из жилетного кармана черную, с золотой печатью визитку. — Моя фамилия Фокс. Я брат Рини. Знаете Рини? Она ходит на ваши студенческие вечеринки. Рини из «Энджел»? А ее старика Горация знаете? Приходите в клуб в начале недели. Спросите меня. Подкину работенку. И скажите Самбо, чтобы травку прихватил. О'кей?
Мистер Фокс с достоинством повернулся и направился к выходу со станции.
миссис Би не может больше опекать грешников ты будешь смеяться хорошая работенка в Марокко в Иностранном легионе я сказал но на самом деле
— Это он про меня, — рассмеялся Марк. — Но что такое травка, черт побери?
— Чайная заварка, — сказал Патси, изучая визитку. — Марихуана, дружок!
— Это знакомый Кирона. Гарри работал на него и его брата. Фальшивые деньги и морфий.
— Гарри умер, Дейви. Его нашли в реке. Поппо был на опознании. Его убили.
— Правильно. Его Джон Фокс пришил.
— Чтоб меня! — вскричал Марк. Наконец до него дошло.
Томас Бекет 1963
Когда Мэри Газали вышла из издательства, сквер на Тауэр-Хилл, зазеленевший после долгой зимы, с неясно маячившей в утреннем тумане башней, казался безлюдным. Она по старой, как говорится, памяти только что провела сумасшедшую ночь с Дэвидом Маммери. Это была их первая встреча с пятьдесят девятого года, когда она вернулась к Джозефу Киссу. У нее свело ногу, и она тихонько присела на скамейку лицом к Белой башне, у стен которой, как остывающая сталь, медленно текла Темза, и достала пакетик хлебных корок для воронов. Она считала своим долгом подкармливать их, ведь если они когда-нибудь покинут Тауэр, Англии придет конец. Наверное, поэтому им подрезают крылья. В это утро лишь одна из вещих птиц спустилась на лужайку. Ворон осторожно заковылял в ее сторону, склонив набок голову, и каркнул, как будто узнал Мэри.