Особенно,... 
79 
Вверх по Холборну со стороны собора Святого Павла двигается пышная, будто парад лорд-мэра, процессия. Верхом на белых и гнедых со светлыми гривами конях, подняв знамена, едут девы в серебряных и золотых доспехах, прижимая локтем снятые шлемы: все они пострижены коротко, как Жанна д'Арк. Их развевающиеся плащи украшены алой нитью, синим и ярко-желтым королевскими гербом из лилий. Они едут с непоколебимым достоинством, словно это не король Артур очнулся от вечного сна, словно впереди войска скачет Джиневера, наследница Боудики и ее дочерей. Англию Спасут Женщины. Был такой военный плакат.
На тротуаре лежит желтая кукла, и миссис Газали не знает, успеет ли она перебежать улицу и поднять куклу, но процессия уже перед ней, и она машет рукой. Некоторые девы улыбаются ей, проезжая мимо, но у большинства взор устремлен вперед. Они спешат на бой. В медной колеснице едет Глэдис Пич. Она на сносях, и ей нельзя сражаться, но тем не менее она держит копье и шлем, как и все. Миссис Газали думает: а пошла бы она сама в добровольцы? Она отводит взгляд в сторону, туда, где поверх ярких маленьких ручейков, текущих внизу как ртуть, высится собор Святого Павла. «Если Господь спас святого Павла, почему он не смог спасти моего Патрика и мою… » Громко звучат трубы, так громко, что она затыкает уши.
«Кто-то может остаться в завалах!.. » СГАЗАМ! Когда Билли Батсон произносит волшебное слово — Сгазам, — раздается раскат грома, сверкает молния и появляется КАПИТАН МАРВЕЛ, самый могущественный смертный на земле! «Билли прав! Я рад, что он позвал меня!» Процессия проезжает мимо, и миссис Газали переходит опустевшую улицу, чтобы подобрать куклу, но, похоже, кто-то другой уже сделал это, и теперь она стоит у окрашенной железной балюстрады и смотрит туда, где, к северу и западу, город превращается в золотую страну маленьких деревушек. Она видит перед собой сельский край, шпили церквей, поблескивающие на солнце. С той стороны Виадука, что обращена к Ладгейт-Хилл, возвышается теперь стена тумана. Миссис Газали идет следом за процессией вверх по Холборну, в сторону «Гэмэджиз» и красных башен «Пруденшл», как обычно, подмечая, что сегодня, должно быть, воскресенье, потому что на улицах ни души и все магазины закрыты. Она жалеет, что не попросила Мерль остаться с ней, но стоит ей завернуть за угол Хаттон-Гарден, появляется Кэтрин Хепберн, сама красота.
«Надеюсь, ты не жалеешь себя, Мэри».
«Конечно нет».
Они обнимаются. У них с Кэтрин одинаковые прически, одинаковые свободные блузы, юбки с разрезом, высокие сапожки: словно они только что ездили верхом. Солнце теплое. Миссис Газали не боится его, поскольку знает, что его нежные обитатели не могут причинить ей никакого вреда.
Они с Кэтрин под руку идут к беломраморной Оксфорд-стрит, на широкий бульвар. «Выпьем по чашечке кофе на Бонд-стрит».
«КАПИТАН МАРВЕЛ! Доктор Лэнгли где-то здесь, под завалами! Возможно, он еще жив». «Сделаю что смогу!»
Миссис Газали думает о желтой кукле, ибо Кэтрин обладает глубоким знанием мира и почти так же добра, как Мерль. Миссис Газали с удивлением глядит на вечернее небо. Мужчины на крышах, похоже, совершают какой-то ритуал. На них свободные златые одеяния, как у священников, их движения размеренны, а в руках металлические сосуды, и она хочет спросить Кэтрин, не друиды ли это готовятся приветствовать закат, как до прихода римлян? Кэтрин не замечает ничего необычного и спешит мимо площади и безмолвных универсальных магазинов к Мраморной арке, перекрывающей всю Оксфорд-стрит. Мрамор блестит, словно покрытый водой. Она никогда не видела ничего более грандиозного. Будучи не вполне уверенной, бывала ли она здесь когда-либо прежде, миссис Газали испытывает легкое беспокойство, но это чувство исчезает, когда Кэтрин начинает напевать мелодию:
«Тополь кряжистый с холма низвергается в пучину, смерть и скорбь подняли вой, больше нет Иерусалима…»
«Лондон здорово изменился с тех пор, как я сюда приехала», — говорит Кэтрин.
«Изменился, — соглашается Мэри Газали, — По крайней мере, кое в чем изменился. А кое-что осталось прежним, таким, как я всегда себе представляла. Ты ведь знаешь, мне не разрешалось уезжать далеко от Клеркенуэлла. Бабушка брала меня с собой за покупками и тому подобное, но у нас не было никаких причин заглядывать в город. Мы не могли себе это позволить, потому что никого там не знали. Но я все равно часто ездила в кино. Но потом я переехала в Тоттнем, когда вышла замуж. Это очень далеко отсюда».
79 
