67 
Альвизе открыл рот, собираясь возразить, но Брунетти оборвал его:
– Одно слово, Альвизе, только одно слово – и с тобой покончено.
Повернулся и ушел.
Чтобы рассказать Паоле, что название «Опус Деи» вошло в его расследование, он выждал время – после ужина. Он поступил так не потому, что не уверен был в ее осмотрительности, – просто опасался ее реакции с неизбежными пиротехническими эффектами. И все это наступило – гораздо позже ужина, когда Раффи пошел к себе доделывать греческий, а Кьяра читать. Но из-за того, что задержался, он не стал менее взрывоопасным.
– «Опус Деи»? «Опус Деи»?! – Первый залп пронесся по гостиной оттуда, где Паола сидела, пришивая пуговицу к его рубашке, и угодил в Брунетти, разлегшегося на софе, с ногами на низком столике.
– «Опус Деи»? – снова воскликнула она – а вдруг дети не слышали. – Эти дома престарелых путаются с «Опус Деи»?! Неудивительно, что старики умирают! Возможно, их убивают, чтобы употребить их деньги на обращение дикарей язычников в лоно матери-церкви.
Двадцать лет жизни с Паолой приучили Брунетти к экстремизму ее в основных позициях.
А еще – к тому, что, если речь заходит о церкви, она тут же раскаляется добела и редко сохраняет рассудок. И никогда не ошибается.
– Не знаю, замешаны ли они тут, Паола. Мне известно только то, что сказал брат Мьотти: ходят разговоры, что священник там состоит.
– И что, этого недостаточно?
– Для чего?
– Чтобы арестовать его.
– За что его арестовать, Паола? За то, что он не согласен с тобой в религиозных вопросах?
– Ты со мной не умничай, Гвидо! – пригрозила она, предъявляя иголку, – вот, мол, как серьезна.
– Я и не умничаю. Даже не пытаюсь. Не могу я пойти и арестовать священника из-за слуха, что он принадлежит к религиозной организации. – По представлению Паолы о справедливости большего свидетельства преступления и не нужно, он понимал это, но говорить не решался – время неподходящее.
Из ее молчания явствовало: вынуждена принять справедливость того, что он сказал, но самого факта не приемлет. Об этом свидетельствовала энергия, с которой она всаживала иглу в манжету его рубашки.
– Ты же знаешь этих жадных до власти головорезов, – наконец высказалась она.
– Это может быть правдой. Знаю, что многие в это верят, но у меня нет ни одного непосредственного свидетеля.
– Ой, Гвидо, да все знают про «Опус Деи»!
Он сел прямее и скрестил ноги:
– Не уверен, что знают.
– Что?! – Она метнула в него сердитый взгляд.
– Ну, думаю, так: все убеждены, что знают про «Опус Деи». Но, в конце концов, это тайное общество. Сомневаюсь, что кто-либо вне организации много знает о ней или о них. Или по крайней мере не знают правды.
Брунетти наблюдал за ней – обдумывает: иголка замерла в руке, а сама уставилась на рубашку. В вопросах религии Паола весьма свирепа, – все же человек науки, вот как таковой сейчас и воспринимает то, что он ей преподносит.
– Может, ты и прав. – Она скорчила рожицу. – Но не странно разве, что о них так мало известно?
– Я лишь сказал, что это тайное общество.
– Мир полон тайных обществ, но большинство из них не более чем шутка: масоны, розенкрейцеры, все эти сатанистские культы, которые процветают у американцев… Но люди правда боятся «Опус Деи». Так, как боялись СС и гестапо.
– Паола, ты же не скажешь, что это крайность?
– Знаешь ведь, что я не могу разумно относиться к этой теме, так и не жди, ладно?
Оба замолчали; потом она заговорила снова:
– Но в самом деле странно: как это они сумели создать себе такую репутацию и остаться совершенно секретными. – Отложила рубашку и воткнула иголку в подушечку. – Чего они хотят?
– Прямо как Фрейд, – засмеялся Брунетти, – чего хотят женщины?
Она весело приняла эту шутку: презрение к Фрейду, ко всем его работам и помпезности – часть того интеллектуального клея, что держал их вместе.
– Нет, ну правда – как ты думаешь, чего они на самом деле хотят?
– Сам не знаю, – пришлось признать Брунетти. Потом, после некоторого размышления, ответил:
– Наверное, власти.
Паола моргнула несколько раз и покачала головой:
– Меня всегда пугает мысль, что кому-то она нужна.
– Это потому, что ты женщина. Это то самое, про что женщины не верят, что этого хотят. А мы верим.
Она подняла глаза с полуулыбкой – опять шутит? Но он с серьезным видом продолжал:
67 
