– Она хоть говорит что-нибудь?
– Кто, санитарка?
– Ну да.
– Ни слова. Я с тем же успехом мог быть невидимым. – И зевнул. – Трудно не заснуть.
– Почему бы вам не сделать несколько отжиманий?
Тот спокойно посмотрел на него, но ничего не сказал.
– Спасибо, что пришли, Вьянелло, – проговорил Брунетти в порядке извинения. – Я принес вам зонт – там льет.
Сержант кивнул с благодарностью.
– Кто придет утром, Вьянелло?
– Гравини. А потом Пучетти. Я освобожу Пучетти, когда кончится его смена.
Брунетти отметил его деликатность: не назвал время – полночь, – когда заменит молодого полицейского.
– Спасибо, Вьянелло. Идите поспите.
Вьянелло кивнул и подавил страшный зевок; взял свернутый зонт. Открыв дверь в палату, комиссар обернулся:
– Уже были неприятности с дежурными?
– Пока нет. – Вьянелло остановился в коридоре и оглянулся.
– И сколько не будет?
Как назвать изменение расписания дежурств?
– Никогда не скажешь, но думаю, еще три-четыре дня лейтенант Скарпа ничего не заметит. Может, и неделю. Но не дольше.
– Надеюсь, они укусят раньше.
– Если есть кому кусать. – И, выразив, наконец, свой скепсис, пошел.
Брунетти смотрел в его широкую спину до лестницы, где она исчезла. В палате развесил плащ на спинке стула, где до того сидел Вьянелло, и поставил зонт в угол.
У кровати горел слабый свет, едва освещая пространство вокруг головы и оставляя комнату в глубокой тени. Брунетти сомневался, что верхний свет побеспокоит ее, – даже хорошо бы, чтоб побеспокоил, – но все-таки не стал включать, сидел в темноте и не читал, хотя принес с собой томик – Марк Аврелий раньше очень успокаивал его в трудное время.
На протяжении ночи перебирал события, которые случились со времени визита Марии Тесты к нему в кабинет. Любая пара могла быть совпадением: смерть подряд нескольких стариков; то происшествие – когда Марию сбили с велосипеда, смерть да Пре. Но их соединенный напор вытеснил из сознания Брунетти любую возможность случайного совпадения. И раз эта возможность потеряна, эти три события связаны, хотя он пока не видел, как именно.
Мессини отговаривал людей оставлять деньги ему или домам престарелых; падре Пио не упоминался в завещаниях; сестры ордена не могут иметь собственность. Графиня сама была богата и вряд ли нуждалась в состоянии мужа; да Пре не желал ничего, кроме табакерок в дополнение к своей коллекции; синьорина Лерини вроде бы отреклась от мирской суеты. Cuibono? Cuibono? Надо только найти, кому выгодны эти смерти, – и перед ним откроется путь, освещенный серафимом с факелом, который приведет его к убийце.
Брунетти знал, что у него много слабостей: гордость, леность, гнев – это если называть наиболее очевидные. Но жадность среди них не числится, так что, встречаясь с множеством ее проявлений, всегда ощущал себя среди врагов. Обычный, может даже, самый частый порок, и он, конечно, может постичь его умом, но сердцем не получается – и дух его остается безразличным.
Поглядел издали на женщину, ту, что лежит там, в кровати, совершенно неподвижная, безмолвная. Никто из врачей не представлял размеров ущерба, нанесенного ей, кроме того, что пришлось на долю тела. Один сказал, что вряд ли она выйдет из комы; второй – что выйдет в ближайшие дни. Может быть, с наибольшей мудростью высказалась одна из здешних сестер: «Надейтесь, молитесь и верьте в милосердие Господне».
Пока он смотрел на Марию и вспоминал, какие глубины милосердия светились в глазах монахини во время разговоров, явилась другая медсестра. Приблизилась к постели с подносом, поставила его на столик возле Марии, протянула руку и взяла ее за запястье. Глядя на часы, она подержала запястье несколько секунд, положила обратно на одеяло и пошла записать данные в карту, висевшую в ногах кровати. Потом взяла поднос и направилась обратно к двери. Увидев Брунетти, кивнула ему, но не улыбнулась.
Кроме этого, за ночь ничего не случилось. Та же санитарка пришла в шесть, – Брунетти стоял у стены, чтобы не заснуть.
Без двадцати восемь пришел служащий Гравини, в джинсах, плаще и резиновых сапогах. Даже раньше, чем пожелать доброго утра, он объяснил:
– Сержант Вьянелло не велел нам приходить в форме, синьор.
– Да, знаю, Гравини, все нормально.
Единственное окно палаты выходило в крытый переход – какая погода?
– Там очень плохо? – спросил он.