Рост? Чуть выше среднего. Для мужчины, разумеется: Магрит (и я, соответственно) едва достанет макушкой до крупного носа, который – принадлежи он человеку – мог бы считаться некогда сломанным. Черты лица довольно строгие: линии губ и бровей прямые, лоб высокий, подбородок, что называется, волевой. В целом, вполне обычная внешность – ни красавец, ни урод. Неестественно белые вихры коротко стриженых волос взлохмачены, словно у мальчишки, который только что играл с друзьями во дворе. Черная ткань камзола достаточно плотно облегает плечи и торс, чтобы дать понять: этот мужчина – не кабинетный ученый. Но и на профессионального вояку не тянет: слишком умный взгляд глубоко посаженных глаз. Слишком внимательный и совершенно не позволяющий узнать, о чем думает его владелец. Я не люблю такие взгляды. И людей таких не люблю. И нелюдей. И отца своего, по всей видимости, любить не буду. Почему? Да просто не успею. А уж он меня и подавно любить не собирается. Не считает нужным.
И о чем нам с ним говорить? О погоде? О долгах и плате по ним? О семейных узах, которые могут быть крепче стали, а могут в одно мгновение разорваться в клочья? Нет. Все не то. Я так страстно желал увидеть своего отца, но теперь, когда мы стоим друг напротив друга, не могу подобрать слова. Даже для того, чтобы съязвить или выругаться.
– Тебя ждут наверху, милая, – небрежно сообщает отец, и Магрит, отдавая себе отчет в том, что это не более чем предлог, покорно кивает, оставляя нас наедине друг с другом.
Повисает тишина. Тягостная и тоскливая. Зачем ты пришел? Чтобы добить меня? Так не медли, наноси свой удар! Я не буду подставлять щит, не буду парировать: уходить, так уходить. Только не трать мое время: у меня каждая минута наперечет.
И он словно чувствует мою досаду:
– Ты узнал ответ на свой вопрос?
– Да. Но только на первый.
– Есть еще и второй? – Левая бровь вздрогнула, но не посмела нарушить заданную линию.
– Есть. Возможно, будет и третий.
– Так много? – удивление, чуть надменное: словно с моей стороны вообще не может последовать ни одной разумной мысли, не говоря уже о вопросах.
– Совсем чуть-чуть, – улыбаюсь, с трудом сдерживая раздражение. – Сможешь ответить?
– Пока не слышу ни одного.
– О, за этим дело не станет! Скажи, зачем ты полез за мной в Купель?
Темные глаза щурятся, пряча в своей глубине непонятные чувства.
– Это тебя волнует?
– Это меня занимает.
– Думаю, ты знаешь достаточно, чтобы самому догадаться о причинах.
– О причинах общественных – да. Но мне хотелось бы ознакомиться и с личными.
– Личными? – голос отца дрогнул очень похоже на смешок. – Уверен, что у меня были таковые?
– Непременно. Иначе грязную работу выполнял бы кто-то другой. Или у остальных духа не хватило? Испугались, что я утащу их за собой?
– А ты бы не утащил?
Честно признаюсь:
– Я бы еще подумал.
– Вот поэтому другие и не решились.
– А ты решился. На что рассчитывал?
Отец прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди.
– У меня был шанс.
– Какой?
– Поскольку в тебе все же течет кровь Элрит, была вероятность того, что ты поступишь правильно, а не так, как хочет твоя левая пятка.
– Мои пятки обычно ничего не хотят, – обижаюсь, а он невинным тоном интересуется:
– Не хотят даже, чтобы с них сняли обувь после долгой дороги?
Забавно. Отец с Домом Крадущихся не состоит в родстве ни в малейшей мере, а такое впечатление, что детство и юность провел, тесно общаясь с тетушкой Тилли. Впрочем, может, и провел: должен же он был где-то познакомиться со своей будущей супругой?
– Оставим в покое части моего тела и поговорим о делах духовных. Или точнее, душевных. Допустим, ты знал то, что не принимали на веру другие. Замечательно. Но должно было быть что-то еще. Что-то, перевесившее страх смерти и доводы разума.
– Ты, правда, хочешь это услышать?
– Скорее, НЕ хочу. Но, похоже, должен.
Теперь он усмехается, не таясь.
– Именно это качество Эли заставляло меня скрипеть зубами от злости и задыхаться от восхищения.
– Какое?
– Понимание того, что настоящее лекарство всегда горчит.
Боги, как он это сказал! В сухом и холодном голосе за один вдох расцвели и увяли самые невероятные краски, самые теплые чувства, которые только можно себе представить. Нет, мои родители не просто любили. Они обожали даже самые нелепые и неприятные недостатки друг друга. И по моей вине все… кончилось. Постойте, но разве я в чем-то виноват?!