Эти слова сопровождали ее с самого раннего детства.
Что она вкладывала в эти слова? Не пыталась ли она, бормоча их про себя, приглушить мучившие ее сомнения, правильно ли она поступила — выскочила в двадцать лет замуж по сговору, зная будущего жениха только по фотографии, и тотчас родила ребенка?
И, может быть, только после того, что ей пришлось пережить, в тридцать семь лет, эти слова наполнились искренним, идущим из глубины сердца чувством? Или же она продолжала повторять их как заклинание, так и не поборов сомнений?
«Ёсио, позаботься об Эцуко!»
Она почувствовала, что сейчас заплачет, и поспешно отхлебнула из банки пива.
Жалко отца, обидно за него, и чувства матери она может понять, однако ж в душе продолжает упрекать ее!
— Но почему ты ему доверяешь? Чем он сейчас занимается?
— Этого я не знаю. Кажется, после ухода из газеты он нигде долго не задерживался. Его судьба не была мне безразлична.
— Он следил за мной!
Ёсио посмотрел на Эцуко.
— Ты сердишься?
— Сейчас — не очень. Но с какой целью?
— Помнишь, когда я уходил на пенсию, коллеги из газеты организовали в мою честь вечеринку? Туда пришел бывший коллега Саэгусы, сейчас работающий на телевидении. Он продолжал поддерживать отношения с Саэгусой и после того, как тот покинул нашу газету. Думаю, через него до Саэгусы доходили сведения о моей жизни.
— И поэтому он за мной следил?
Ёсио мягко сказал:
— Думаю, он хотел с тобой встретиться. Но не осмелился заговорить.
— Встретиться со мной?
Ёсио кивнул и посмотрел в окно на небо.
— Вчера он сказал, что собирается отомстить кровью за кровь. Могу только догадываться, что он имел в виду, но вероятно дело, на которое он решился, весьма опасно. Поэтому прежде он хотел взглянуть на тебя и меня.
— Но ты мне так и не ответил. Почему ты ему доверяешь?
Ёсио резко распрямился, затем, откинувшись назад, лег рядом с Юкари. Глядя в потолок, он сказал:
— Если бы во время пожара он думал только о себе, о своей репутации в газете, он бы бросил твою мать и успел убежать. Не стал бы помогать другим постояльцам. Остался бы цел и невредим.
У Эцуко перед глазами всплыла сцена пожара, которую она когда-то давно видела по телевизору. Люди, от безысходности выпрыгивающие из окон и падающие, как подстреленные птицы…
— Но он не убежал. Поступил так, как подсказывала совесть. Тебе не кажется, что такому человеку можно доверять?
Поставив банку с пивом, Эцуко покачала головой:
— Не знаю. Прошло восемнадцать лет — люди меняются.
— Этот пожар стал предметом судебного разбирательства. Пострадавшим выплатили компенсации. Но Саэгуса отказался от денег. Он не стал подавать заявление, что является пострадавшим.
— Почему?
— Он заявил, что люди, представшие перед судом, всего лишь стрелочники. Ответственность лежит на других. И он не успокоится, пока так или иначе не взыщет за случившееся с истинных виновников.
— Кто же виноват?
Ёсио ответил медленно:
— После пожара в некоторых журналах упоминалось имя некоего Такэдзо Мураситы.
Эцуко нахмурилась. Кажется, она уже где-то слышала это имя.
Ёсио кивнул.
— Да, тот самый Такэдзо Мурасита — главный врач Клиники Катадо, отец преступника, совершившего убийства в «Счастливом приюте».
Эцуко посмотрела в сторону клиники. Здание, похожее на крепость, видное из всех точек города, показалось ей накрытым зловещей тенью.
Кровь за кровь!
Что же замышляет Саэгуса?
Точно прочитав ее мысли, Ёсио сказал:
— Именно поэтому он хотел с тобой встретиться. Вернее, через тебя хотел встретиться с твоей матерью. Ведь наверняка ему известно, что она умерла.
Эцуко закрыла глаза и представила лицо матери.
Мать улыбалась.
40
Мисао Каибаре было страшно.
Камера, в которой ее заперли, была несравнимо ужаснее палаты в Клинике Сакаки.
Маленькая коморка с низким потолком. В качестве освещения голая лампочка, свисающая на шнуре. Стены и пол из серого бетона, под самым потолком проделано окошко с ладонь. Стекла нет — решетка.
В камере — шаткая кровать, накрытая одеялом, от прикосновения к которому все тело начинает зудеть. Отсыревшая подушка. Вделанный в пол унитаз. Трубы забиты, не продохнуть от тошнотворной вонищи.
Думая о своем будущем, она не могла представить себе ничего более ужасного, чем стать разведенкой с ребенком на руках, переходить от мужчины к мужчине и закончить буфетчицей, развлекающей пьянчуг в третьесортном кабаке.