— Кстати, я рассказывал тебе, что после драмы в Ньюпорте она приехала ко мне в Бостон, чтобы помочь, как она выразилась, пережить это тяжкое испытание? Благодаря ей Диана Лоуэлл показалась мне почти сносной и даже…
— Давай прекратим этот диалог, который, конечно, наскучил мадам де Мальдан, — резко оборвал его Альдо.
— О, вы мне совсем не наскучили, напротив! — весело сказала молодая женщина. — Когда Оливье был атташе при посольстве в Вашингтоне, мы встречались с Белмонтами. Кажется, это одна из самых значительных семей в Нью-Йорке. И чрезвычайно живописная!
— Совершенно верно, — подтвердил Жиль, обретая былой энтузиазм. — Но я знаю их меньше, чем Морозини. Он жил в их поместье на Род-Айленд, где они построили дом, похожий на уменьшенную копию дворца Мезон-Лафит…
— Мы тоже побывали в Ньюпорте во время сезона! Просто невероятно, сколько там замков, можно сказать дворцов, скопированных по французским, английским или итальянским образцам! Что до тамошних празднеств, они бывают великолепными или же бредовыми в зависимости от артистического вкуса хозяев. Помню, как мы присутствовали…
Поскольку разговор теперь завязался между Клотильд и Жилем, Альдо смог сосредоточиться на своих мыслях, чтобы оценить, какой отклик в его душе вызвало имя Полины Белмонт. Память услужливо воскресила ее такой, какой она впервые явилась перед ним на палубе парохода «Иль-де-Франс», сразу после отплытия из Гавра. Высокая, породистая, в высшей степени элегантная в сером дымчатом ансамбле, дополненном большим муслиновым шарфом, который на манер нимба окружал ее голову без шляпки. Волосы, черные и блестящие, словно шерсть чистокровной лошади, стянутые на затылке в шиньон, серые глаза, очень красные чувственные губы, слишком большой, притягательный, как грех, рот, нарушающий безупречные пропорции ее удивительно подвижного лица. Недавно овдовев после смерти мужа, австрийского барона, пристрастившегося к крепким напиткам, Полина возвращалась тогда в свой прекрасный дом на Вашингтон-сквер в Нью-Йорке, чтобы вновь начать жизнь, более соответствующую ее артистическим вкусам, и обрести мастерскую, где она занималась ваянием и уже проявила себя как талантливый скульптор.
Но отчетливее всего он видел ее такой, какой она оказалась в его объятиях в конце костюмированного бала в доме своего брата в Ньюпорте, — изумительной китайской императрицей, оставшейся в наряде из одних приколотых к волосам орхидей, когда к ее ногам упало длинное атласное платье лунного цвета. И от императрицы осталась только Полина. Связь была краткой, но бурной, и Альдо знал, что никогда о ней не забудет.
Немного позже они простились без надежды увидеться вновь, подчинившись обоюдному стремлению задушить в зародыше то, что могло бы стать настоящей страстью. Но было ли это стремление обоюдным? Тогда он прочел сожаление в прекрасных глазах Полины, и вот она возвращается в Европу!
Альдо не был фатом, чтобы убеждать себя, будто именно он стал причиной этого приезда. Полина наверняка полагала, что он находится в Венеции, рядом с женой и детьми? Хотя нет! Как только стало известно, что на «Магии королевы» будут выставлены драгоценности Марии-Антуанетты, она должна была догадаться, что он как-то причастен к этой затее…
Вобрен громко рассмеялся, и это вернуло Альдо на землю. Жиль в какой-то момент так безумно влюбился в Полину, что их старая дружба едва не пала жертвой этого чувства. Да и только что, сообщая ему о приезде молодой женщины, антиквар смотрел на него с явным вызовом. Нет, это просто игра воображения! Вобрен был теперь «в плену» у прекрасной Леоноры… или же он просто пытался обмануть себя? Альдо знал, что Полину забыть нельзя, и начинал не на шутку опасаться того момента, когда вновь увидит ее.
Что же делать? Самое разумное — покинуть Версаль до ее приезда. Деловой человек его уровня всегда мог бы подыскать для этого благовидный предлог. Но, в конце концов, угроза существует только в его воображении и еще в желании встретиться с ней, которое он ощущал помимо собственной воли. Постоянство дочери свободной Америки сомнению не подвергалось. Полина Белмонт не лукавила с собой и тем более с другими. Она ясно дала понять Морозини, что любит его, но никогда не давила на него. В момент расставания она сказала ему «прощай» с улыбкой, которую никак нельзя было назвать натянутой. Он умирал от желания увидеть эту улыбку вновь, но сохранила ли она свое чувство к Альдо?