Особенно,... 
71 
— Очень поэтичная мысль, — вкрадчиво произнесла Мари-Анжелин, допущенная отныне к таинствам. — Мы ведь находимся в боскете «Королева»?
Густые брови профессора сдвинулись, образовав седоватую поросль над запылавшими гневом глазами.
— Никоим образом! В то время боскет носил имя Венеры! — воскликнул он, нежно похлопав ногу статуи. — Не говорите мне, будто вы не знаете о том, что произошло на этом самом месте!
Мари-Анжелин поняла, что ей лучше не высовываться с вопросами. Казалось, всем этим людям нанесли личное оскорбление.
— Ах да! Боскет «Венера»! И именно здесь…
Зная любовь профессора к объяснениям, она надеялась, что он договорит за нее. И не обманулась в своих ожиданиях.
— …была разыграна гнусная комедия, потрясшая основы трона и открывшая дорогу мерзкой революции, которая принесла столько бед нашей возлюбленной государыне. Именно здесь подлая Жанна де Ламот, посмевшая называть себя Валуа, окончательно поработила кардинала де Роана, вынудив его преклонить колени перед девкой в одеянии королевы, на которую та, по ужасной воле рока, была так похожа! Это позволило негодяйке украсть пресловутое ожерелье, копия которого представлена на нашей выставке. Здесь все началось, и здесь же мы приступим к тому, что я не побоюсь назвать нашим крестовым походом, имеющим благороднейшую цель: пусть современники наши спустя десятилетия осознают наконец, какую вопиющую несправедливость допустили люди по отношению к самой трогательной из жертв, какое преступление против нее совершили…
—. Браво, браво! — захлопал маленький господин с седой бородкой, элегантно одетый и с гвоздикой в петлице. — Меня только смущает, что мы никогда не говорим о короле! А ведь его казнили первым!
— Я хоть и не скажу, что король этого заслуживал, но если бы он действовал иначе, не погубил бы свою семью! Он наделал множество глупостей, и вы это прекрасно знаете…
— Постарайтесь быть честным! Если так рассуждать, то их немало совершила и Мария-Антуанетта — коль скоро мы заговорили об этом! Не забудьте, что к вашей авантюристке она отнеслась более чем снисходительно и, спрятавшись за листвой в этом самом боскете, с удовольствием наблюдала, как выставляют на посмешище человека, которого она ненавидела!
— Ах, вы опять принимаетесь за свое! Вам известно, что я думаю об этом вздорном происшествии, слухи о котором, к сожалению, распространяют отдельные историки! И я удивлен тем, что вы делаете среди нас, бывший атташе по культуре при посольстве Австрии. Ведь вы больше, чем другие, должны благоговейно поклоняться Марии-Антуанетте!
Старый элегантный господин засмеялся.
— Да я и остаюсь ее поклонником, дорогой профессор, остаюсь! Но истина никогда никого не бесчестила. Королева, увы, не была святой, как вы хотите доказать, бедняжка была просто женщиной со своими слабостями, именно это и делает ее столь привлекательной!
— Женщина! Со слабостями! Привлекательная! Что это за риторика, недостойная нашего культа?
— Как раз слово «культ» я и нахожу чрезмерным!
— В таком случае не вижу причин терпеть ваше присутствие среди нас, маркиз дез Обье! Ваши предки наверняка позорно бежали сразу после 4 августа[65]!
— Для столь ученого человека вы поразительно невежественны: мои предки, любезнейший, погибли на эшафоте! Все… кроме одного, совсем ребенка, которого спрятали, что и позволило ему в дальнейшем возродить нашу семью. Не будь его, не было бы и меня!
По рядам присутствующих пробежал шелест — то ли одобрения, то ли осуждения, понять было нельзя. Мари-Анжелин своих чувств ничем не выдала, дожидаясь продолжения. И последствия не заставили себя ждать. Понан-Сен-Жермен, побагровев от ярости, возопил:
— Обстоятельство, заслуживающее сожаления! Как достойно сожаления и то, что вам позволили присоединиться к нам! В нашем едином хоре не должно быть ни единой фальшивой ноты, поэтому…
Он почти задохнулся, но жестом отдал распоряжение. Тут же, к великому удивлению новообращенной, появились два молодых человека атлетического сложения… и, подхватив нарушителя спокойствия за руки, вывели его за пределы того места, где он совершил святотатство. Вероятно, даже за пределы садов, потому что он так и не вернулся. Между тем профессор постепенно успокаивался, утирая лоб большим платком и пытаясь изобразить благостное выражение на еще пылающем лице.
71 
