24 
– Так не жалуйтесь, что преуспели в, этом! Могу я осведомиться о ваших дальнейших планах? Только прежде сядьте!
– Я не устала...
– Как угодно...
Анелька медленно прошлась по просторной комнате и остановилась у окна – так что Альдо был виден только неполный профиль.
– Вы больше не любите меня? – прошептала она.
– Я не задаюсь этим вопросом. Вы красивы, как никогда, хоть я и оплакиваю ваши безжалостно принесенные в жертву моде волосы! И, если бы вы поставили вопрос иначе, я бы ответил, что вы по-прежнему нравитесь мне...
– Иными словами, я для вас еще желанна?
– Что за идиотский вопрос!
– Тогда, раз не хотите жениться, сделайте меня своей любовницей... Мне просто необходимо остаться здесь!
Она кинулась к нему и, положив тонкие руки на его крепкие плечи, подняла на него полные слез глаза. Слез и еще... страха.
– Молю вас, не гоните меня! Берите меня, делайте со мной все, что угодно, только оставьте здесь!
В эту минуту она была очень соблазнительна – дрожащие губы, мерцающие зрачки и какой-то особо тонкий, неуловимый и волнующий аромат, верно, какая-то дорогая смесь, составленная специально для нее искусником-парфюмером, – но Альдо не чувствовал и тени того порыва, который толкнул его к ней в комнате свиданий тюрьмы Брикстон, когда она была узницей, обреченной на веревку, и ее единственным украшением были строгое черное платье и неправдоподобно светлые волосы. И все же тревога, которую излучало все ее существо, не оставила князя равнодушным.
– Идите сюда! – ласково позвал он, взяв Анельку за руку и подводя к старинному дивану у камина. – Вы должны объяснить мне, что с вами случилось. Потом посмотрим. Но прежде всего скажите, кого и почему вы так боитесь?
Пока он, присев на корточки, ворошил в камине поленья, чтобы огонь разгорелся пожарче, она встала, взяла оставленную на столике сумочку того же цвета, что и платье, вернулась на свое место, достала из нее какие-то бумаги и протянула их Альдо.
– Вот чего я боюсь! Мне угрожают смертью – такие письма я получала в Нью-Йорке очень часто. Берите! Читайте!
Альдо развернул листок, но тут же отдал его обратно.
– Вам следовало сделать перевод: я не читаю и не говорю по-польски.
– А-а, верно. Простите меня! Ну, в общем, в этих письмах мне ставят в вину смерть Ладислава Возински. Они считают, что он не покончил жизнь самоубийством, а был убит, после того как его вынудили написать лжесвидетельство для моего спасения...
Морозини сразу же вспомнились признания суперинтенданта во время их последнего ужина накануне их с Адальбером отъезда из Англии. Ему тогда тоже казалось сомнительным это слишком своевременное самоубийство в крохотной квартирке в Уайтчепеле, когда процесс Анельки семимильными шагами двигался к смертному приговору. Уоррен считал, что это была инсценировка, умело подготовленная графом Солманским, отцом Анельки. Комиссар надеялся найти разгадку этой истории, и, похоже, не он один.
– А что говорит об этом ваш отец?
– Он обратился в полицию, но она не приняла угрозы всерьез. Они сказали, что поляки чересчур романтичные и возбудимые люди, в ссоры которых лучше не вмешиваться. Тогда мой отец нанял охранять меня двух частных детективов, но они не сумели помешать двум покушениям: внезапно, без всякой видимой причины вспыхнул пожар в моем номере в «Уолдорф Астории», а потом меня чуть не задавили у выхода из Сентрал-парка... Я стала умолять отца увезти меня из Америки. Мне и раньше там не нравилось: люди чересчур категоричны, грубы, очень часто плохо воспитаны и слишком самодовольны!
Только не говорите, что там не нашлось не скольких мужчин с хорошим вкусом, готовых пасть к вашим ногам и предложить вам защиту! – усмехнулся Альдо. – Как? Ни единого поклонника?
– Скажите лучше, что их было слишком много! До такой степени, что невозможно было разобраться, кто искренний, а кто нет. Не забывайте, что я – молодая вдова, очень богатая и довольно красивая!
– Кто ж такое забудет! Значит, перед вами стоял такой трудный выбор, что вы вспомнили обо мне?
– Нет, – ответила молодая женщина с таким простодушием, что Альдо невольно улыбнулся. – Я спряталась было у брата – у него великолепное поместье на Лонг-Айленде, но вскоре я почувствовала себя там не в своей тарелке. Этель, моя невестка, довольно милая, но они с Сигизмундом ведут совершенно безумную жизнь: праздник за праздником, дом никогда не пустует. Не знаю, как мой брат выдерживает такое изнурительное существование!
24 
