Следующего нападающего я отправил прямиком в мир иной, ударом продавив кадык до основания черепа. Купец то ли всхлипнул, то ли всхрипнул и безжизненным кулем повалился навзничь. Как ни странно, смерть оказалась сильнее чар красавицы, потому что остающиеся на ногах защитники вдруг резко поубавили свой пыл. А может быть, охотник успешно делал свое дело, не знаю: мне было не обернуться и не посмотреть, я мог только слышать истошные женские вопли, временами переходящие в звериный рык.
Впрочем, как выяснилось, наваждение покинуло не всех и не сразу. Ряды купцов рассеялись, но для того, чтобы в образовавшемся проходе я увидел давешнего парня с солдатской выправкой. И, что еще хуже, увидел меч. Хороший такой, тяжелый, содержащийся в исправном состоянии. А потом парень атаковал. С разбега. И я понял, что не успеваю сделать ничего другого, как поставить на его пути посох. Разумеется, немедленно треснувший и сломавшийся от соприкосновения с кованым железом, направляемым умелой рукой. А за первым замахом сразу же отправился в путь второй, нацеливающийся на встречу с моей ключицей или, если повезет, с плечом. Увернуться же или нырнуть в сторону некуда, потому что под ногами стонут и елозят по полу поверженные противники…
Перед глазами не возникло даже туманной дымки, просто рука солдата вдруг отделилась от тела и отлетела прочь, задевая меня только самой кромкой клинка. Зато крови из рассеченных сосудов моей одежде досталось изрядно.
Я обернулся, но успел увидеть только, как охотник прячет свои кинжалы в ножны под накидкой, стоя над телом женщины, подрагивающим в судорогах. И успел понять: долг никуда не делся. А пока я пытался убрать с лица разочарование, Иттан произнес несколько слов тоном, больше всего подходящим для поминальной молитвы:
– Она хотела избавиться от своей части, чтобы стать целой. А вместо этого потеряла себя всю.
* * *
Один труп, полтора десятка сломанных костей, пара-тройка отбитых почек, синяки и ссадины без счета – таков был скромный итог моего мимолетного воспоминания о молодых годах, проведенных в непрерывном и тщательном изучении основ искусства превращения здорового человека в калеку. Не знаю, сколько и чего насчитал градодержатель, внимательно осматривавший поле неравного боя, но сейчас ему явно не нужно было прикладывать излишние старания к сохранению печального выражения лица.
– Ваших рук дело?
– Да.
Трудно отпираться, когда из всех находящихся в комнате людей на ногах только ты и допрашивающий, а твоя одежда несет на себе все возможные следы драки. Причем весьма жестокой.
– И по какой причине, позвольте узнать?
– Я защищался.
Парень еще раз окинул взглядом пострадавших, которые медленно, но верно начинали расползаться по своим домам, кто самостоятельно, кто с помощью приятелей и слуг. Разумеется, патруль городской стражи, прибывший вскоре после окончания побоища, переписал имена и адреса, но особого толку в том не было, потому что ни один из избитых не захотел пролить свет на причину произошедшего. К тому же, как пострадавшая сторона, они имели полное право убраться восвояси, храня молчание, что радовало градодержателя еще меньше.
– Хотите сказать, что все они напали на вас?
– Именно так.
Охотник исчез гораздо раньше начала разбирательства, бросив меня, можно сказать, на произвол судьбы. Что мешало ему остаться и выступить свидетелем всех этих странных событий, я не понимал. Разве что вольный город Грент не верит в демонов. Да и мне не верится. По-прежнему. Хотя всего увиденного хватило бы, чтобы не просто уверовать, а повредиться умом. Любому человеку, который все непонятное сразу же записывает во враждебные чудеса. А у меня, как я ни старался, даже удивиться не получалось.
Демоны? Пусть. Раз они есть на свете, значит, никуда от них не деться. К тому же имеются люди, способные их убивать. По крайней мере, одного такого убийцу я даже знаю лично. Двигаются быстрее взгляда? А может быть, это я не умею смотреть достаточно быстро? Обладают невероятными способностями? Но и самый последний сопроводитель кажется простому обывателю почти легендой. Эти да-йины всего лишь находятся где-то на одной из следующих ступенек. Где-то надо мной. Я вряд ли смогу когда-нибудь туда подняться, потому что не знаю дороги, но…
В смерти Оллис не стала ни прекраснее, чем была, ни уродливее. У ног градодержателя лежало мертвое тело и ничего более. Расслабившееся на самом последнем выдохе. И даже глаза были умиротворенно закрыты, словно женщина уходила, то ли покорно приняв свою участь, то ли радуясь ей. Только растерзанный ногтями и запятнанный кровью шелк вызывал вопросы.