— От мертвяков только в могиле и схоронишься, — буркнул сквайр, и старуха расхохоталась:
— Ой, верно говоришь, сынок, ой, верно!
— Видели же на селе покойника, что смерть от упыря получил, — начал оправдываться работник. — А вдруг тот и к нам забредет?
— Ну и что ты им присоветуешь? — спросил Конрад оставляя без внимания жалобу.
— Да на болото поменьше ходить.
— Ты бы лучше зверей своих попридержала.
— Так не мои они, — улыбнулась беззубым ртом старуха — Здешние. Лесные. А лес умирать не хочет.
— Потому своих детей вечно на смерть посылает?
— А ты тут что, по собственной воле оказался? — лукаво прищурились водянисто-голубые глаза, и сквайр помрачнел еще больше.
— Шла бы ты…
— И пойду. Пойду, пока ноги держат.
— Матушка, ты уж не уходи так сразу-то! — взмолились работники. — Расскажи, сделай милость! Вразуми!
Конрад сплюнул через плечо, быстрым шагом пересек двор и скрылся в доме. Старуха проводила хозяина поместья то ли хитрым, то ли жалостливым взглядом и повернулась к просителям:
— Кто ж на пустой желудок разговоры-то водит?
Второй раз повторять не пришлось: котел с похлебкой закипел в одну минуту, и вскоре рассевшиеся за длинным столом бродяги приготовились вкушать вместе с обедом заемную ведьмину мудрость. А то, что старуха была ведьмой, Марк не сомневался: ему довольно было смежить ресницы, чтобы уловить дрожание воздуха, окружавшего пришелицу. Морок ведь наводит, мерзавка. Только непонятно, против кого и чего ворожит.
Пока охотник присматривался к нежданной гостье, старуха дочиста выскребла похлебку из поднесенной миски, вкусно закусила горбушкой и сыто выдохнула:
— Ай, благодарствую, люди добрые!
Несколько десятков человек выжидающе уставились в морщинистое лицо, и ведьма не стала дожидаться новых увещеваний:
— Одни говорят, с подветру заходить надобно, другие наоборот, а я вот что скажу вам, родненькие. Ежели мертвяк рядом с вами в двух шагах окажется, то тут уж будет все равно, откуда ветер дует. Нельзя их к себе подпускать близко, вот и весь сказ. А будете вокруг осматриваться — всегда убежать сумеете. Мертвяки-то бегать не умеют, особливо недавно восставшие. Вот старые, вылежавшиеся, те другое дело. Те и бегать, и летать могут сподобиться.
— Летать? — охнула одна из работниц, побелев лицом.
— По-птичьи, — кивнула старуха. — На крыльях. Только крылья у них бесперые, гладкие, как перепонки на лягушачьих лапах. Огромные, да еще с шипами. От тех крыльев уберечься трудно, ежели на земле с мертвяком таким схватиться придется. Тут уж надо смотреть, чтобы узко было вокруг, чтобы даже плечам собственным было тесно, вот тогда побороть вражину можно.
— А амулеты какие если сделать? Не помогут?
Ведьма хихикнула:
— Ваш хозяин-то, даром что молодой, а дельные вещи говорит. Ну какие амулеты от мертвяков? От яда могу сделать. От чумного дыхания тоже могу. Не спасет совсем, но хоть неминуемую смерть прочь отгонит. Это живым можно глаза отвести, а мертвым… У них и глаз-то у многих нет. Вытекли.
Раздался новый вздох, теперь уже с другой стороны стола, и Марк еле удержался от улыбки. Вот ведь люди, от войны сюда прибежали, наверняка видели смерть не единожды, а как заходит разговор о мертвецах, все равно пугаются. Ведьма же правду говорит нет у мертвых глаз. Да и зачем им глаза, если есть острый нюх?
— Как же они без глаз-то душегубствуют?
— Как, как… — Старуха отщипнула кусок хлеба от новой краюхи. — Нос их ведет. Как учуют поблизости живую плоть, так и идут за ней, пока со следа не собьются. Голодные же… Вот как вы и как я.
— Да как же они едят? У иных и животов-то не остается!
— А мясо им и ни к чему. По первости, конечно, могут и зубами вгрызться, да только основательно переродившемуся другое от живых надобно. Дыхание ваше живое. Потому ко рту и норовят присосаться, чтобы до капли всю жизнь выпить.
За столом зашептались, вспоминая, что умерший селянин был отмечен как раз следами яда вокруг рта.
— Так что близко не подпускайте и убережетесь, — произнесла старуха еще раз на прощание, встала с лавки, небрежно смахнув в широкий рукав остатки хлеба, и неспешно двинулась к лесу.
Работники если и остались недовольны советами, то виду не показали, а с удвоенной силой накинулись на еще теплую похлебку. Марк тоже отведал хозяйского угощения и признал, что хоть вкус у варева был совсем не изысканный, если не сказать хуже, но густота и сытность искупала все прочие огрехи. Жить можно, как говорится.