Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
110 
Монсеньор Лантана явно силился что-то сказать. Его рот беспрестанно открывался и закрывался, но из него не выходило ни одного членораздельного звука.
— Сделайте усилие. Вам уже почти удалось...
Скрюченные пальцы старого священника поднялись к моему лицу. Они скользнули по моей щеке, потом сомкнулись на воротнике моей рубашки.
Наконец, в крошечной келье зазвучал голос, дрожащий и почти неслышимый.
— Парки... — с трудом произнес он. — Это все они...
Я прочел в его зрачках, что ясность сознания вот-вот оставит его. Я предпринял последнюю попытку помешать ему снова впасть в оцепенение.
— Вспомните. Что произошло в тот день?
Но кардинал Лантана уже не слышал меня. Его рука разжалась и упала вдоль тела, а грудь снова начала мерно вздыматься.
— Я не понимаю, — настаивал я. — При чем тут Парки?
— Алекс, оставь его в покое, — сказал Тененти. — Ты же видишь, что больше из него ничего не вытащить. Этот чертов Альцгеймер уже разобрался с его мозгами.
Он помог мне подняться и довел меня до двери. Я машинально следовал за ним по лабиринту ледяных коридоров. Мы дошли до машины, не встретив ни одной живой души. Даже привратник с темными глазами покинул свой пост.
На протяжении всего пути обратно я размышлял над абсурдом ситуации. Я проделал весь этот путь для того, чтобы услышать, как выживший из ума старик лепечет что-то из греческой мифологии.
И от сознания того, что истина была так близко, что она затерялась в каких-то умирающих нервных окончаниях, мне хотелось выть.
47
В середине дня нам предстояло встретиться с антикваром. Тененти поставил машину перед лавкой и пошел вместе со мной. Мы застали толстяка за беседой с четой японских туристов, которых заинтересовал эмалевый ковчежец размером не больше обувной коробки.
Он прервал описание достоинств своего товара, чтобы приветствовать нас:
— Входите, друзья мои! Устраивайтесь вот здесь, на стульях, сейчас я закончу с этими господами и буду в вашем распоряжении.
Антиквар повернулся к покупателям и снова заговорил о шкатулке. Он предусмотрительно поставил ее недалеко от статуэтки Мадонны, которая произвела на меня такое впечатление накануне. Отпугивающий эффект подействовал: японцы изо всех сил старались не смотреть в сторону фигурки и предпочитали сосредоточиваться на ковчежце.
За несколько минут все решилось. Улыбающиеся японцы вышли из лавки, счастливые от сознания того, что вложили свои сбережения в такой ценный сувенир.
— Только не говори, что этот ковчежец подлинный, — сказал Тененти антиквару. — Или это первый подобный случай.
Тот пожал плечами.
— Ох... Они просто-таки сияли, выходя от меня, разве нет? Это самое главное. Может, этот ковчежец сделали не в восемнадцатом веке. Может, он даже не принадлежал венецианскому дожу, как я им сказал. Но, в худшем случае, речь идет об очень хорошей копии, сделанной месяц назад одним мастером, который живет через две улицы. Стоя у них на камине, она будет производить впечатление. А большего их гостям и не нужно. Да и вообще, за три тысячи долларов они вряд ли найдут что-то лучше.
Ремесло галериста сразу же показалось мне не таким отталкивающим. Я все-таки продавал подлинники. Ужасные, дорогущие, но подлинники.
— Вы что-нибудь выяснили по поводу моей картины? — спросил я. — Это тоже фальшивка?
— Ни в коем случае. Это картина некоего Орацио Борджанни, художника, работавшего в Риме примерно в тысяча шестьсот сорок восьмом году. Его нельзя назвать бездарным, так, средненький художник, без искры Божьей. Он поставил на конвейер производство портретов местной знати, вроде этого. К счастью, после смерти его имя быстро забыли. По словам специалистов, с которыми я консультировался, эту картину можно назвать его шедевром, по сравнению с бесчисленной мазней, которую он оставил потомкам.
— Короче говоря, в руки Франчески попала единственная мало-мальски стоящая картина второразрядного художника? — вмешался Тененти.
— Да, печальную действительность можно описать именно так. Сама по себе эта картина не представляет значительной ценности ни с художественной, ни с коммерческой точки зрения. Однако, и именно это, без сомнения, наиболее интересно, данное полотно некогда находилось в государственной коллекции. Рентген ясно показал, что инвентарный номер записали, причем, надо сказать, неплохо. Невооруженным глазом ничего и не увидишь.
110 
