11

Когда я вошел в галерею, Лола показывала экспозицию какому-то посетителю. Она приветствовала меня почти незаметным жестом и вопросительным взглядом. Она не знала, что случилось ночью, и удивлялась, почему я пришел так поздно. Я, не останавливаясь, прошел мимо нее прямо в свой кабинет. Несмотря на наше плачевное финансовое положение, работать мне не хотелось.

У меня затеплилась надежда, что этот человек проявит хоть капельку здравого смысла и убежит, так ничего и не купив. Вкладывать деньги в скульптуры Бертена — скорее всего, дело дохлое. Сам я ни за что на свете не пожелал бы иметь что-либо подобное у себя в квартире.

В приступе человеколюбия я чуть было не бросился к нему, чтобы удержать от прискорбной ошибки, которую он собирался совершить. Однако лень возобладала над побуждением проявить порядочность. Не найдя в себе силы покинуть уютное, мягкое кожаное кресло, я так и остался сидеть.

Мой взгляд блуждал по комнате, пока не наткнулся на портрет молодого итальянского аристократа, висевший на стене сбоку. Вдруг я вспомнил, что в столе у меня спрятан «магнум». Я открыл ящик и взял револьвер. С другой стороны прозрачной перегородки Лола вместе со своим клиентом погрузилась в изучение скульптуры. Они не обращали на меня ни малейшего внимания. Следовательно, я мог развлекаться со своей новой игрушкой, не рискуя никого перепугать.

Несколько секунд я взвешивал револьвер в руке, потом, не раздумывая, сунул его за пояс. Я всегда мечтал сделать это. Прикосновение ледяной стали к коже вызвало в памяти старые фильмы. Оружие у меня было, не хватало главного: соответствующей мины. Я колебался между грозным взглядом Мела Гибсона и свирепым оскалом инспектора Гарри. В конце концов, я предпочел им обоим Такеси Китано в «Королевской битве», фильме, где он заставляет целый класс японских лицеистов перестрелять друг друга, а сам в это время уписывает за обе щеки печенье.

Поскольку в пределах моей досягаемости не было ни печенья, ни японских лицеистов, мне пришлось напрячь воображение, чтобы полностью слиться со своим персонажем. Я закрыл глаза и сделал медленный вдох. Когда я снова открыл глаза, на моем лице играла странная вымученная улыбка Китано, и я был готов уничтожать врагов без малейших сожалений.

Повинуясь инстинкту, я вытащил несколько патронов из коробочки с боеприпасами и вложил их в магазин револьвера. Это оказалось по-детски легким делом. Я спустил предохранитель и дослал патрон в ствол.

Отличная мысль пришла в голову Бертену — оставить мне револьвер. В нужный момент я сумею им воспользоваться.

Пока что следовало как можно скорее спрятать «магнум». Я подошел к картине и повернул ее. Идею прятать сейф за картиной нельзя было назвать гениальной, но я надеялся, что дверь из бронированного плексигласа отпугнет потенциальных грабителей. Кроме того, мне нравилось, что я могу использовать то единственное, что осталось мне на память от матери, для маскировки своего тайника.

Я набрал код, приоткрыл дверцу сейфа и положил туда револьвер, потом привел все в прежний вид. Тонкое породистое лицо юного аристократа снова смотрело на меня. Я ничего не знал об этой картине. Моя мать купила ее незадолго до смерти. Больше мне ничего не было известно. Тем не менее я глубоко любил этот портрет, от которого исходила удивительная жизненная сила. Молодому человеку удалось пережить века без видимых потерь. Время нисколько не охладило его пыла. Его нарисовали около четырехсот лет назад, а он все так же горделиво выставлял напоказ свой аристократизм.

Внезапный стук в плексигласовую дверь заставил меня подскочить.

— Алекс, к тебе можно? — спросила Лола.

  24