50 
– Нам нужно теперь прокормить очень много ртов, товарищ. Если мы оставим этих людей в живых…
– Они пленные, захваченные в честном бою. Отправьте их в Харьков. Я не хотел ничего, кроме их корабля. Пусть уходят!
Пильняк переводил взгляд с одного на другого. Он никогда не думал, что станет яблоком раздора в моральных разногласиях двух бандитов.
– За все решения отвечаю я, – сказал Джугашвили. – И я решил, что…
– Я взял их в плен, – Махно был охвачен ледяной яростью. Он понизил голос, но чем тише он говорил, тем больше властности излучал. – И я никогда не дам согласия убить их!
– Это не убийство. Мы лишь выметаем сор истории.
– Вы намерены убить честных людей.
– Они посягнули на социализм.
– Наша жизнь должна быть примером для остальных! – заявил Махно. – Вот единственно возможный путь.
– Вы идиот! – Джугашвили поднялся и ударил по письменному столу здоровой рукой. – Почему мы должны кормить их? Почему мы должны отсылать их назад? Чтобы они продолжали сражаться против нас?
– Некоторые из них будут сражаться против… Но другие поймут суть нашего дела и расскажут об этом своим товарищам, – Махно скрестил на груди руки. – И так всегда. Проявляя жестокость, мы лишь даем повод для дальнейшей жестокости. Ради бога, Джугашвили, это же все довольно простые аргументы. Чего вы хотите? Потоков крови? Как вы можете, в таком случае, утверждать, что представляете собой свет и свободу? Вы уже несете ответственность за массовое избиение евреев, за разрушение деревень, за мучения неповинных крестьян. Я согласился предоставить вам мои корабли, поскольку вы заверяли, что подобные инциденты были несчастными случаями и что подобного не повторится. Но вы не прекращали резни. И вот теперь вы хотите мне доказать, что убийства должны продолжаться. Вы лжец, вы тиран и святоша!
Когда Махно замолчал, голос из-под шлема зазвучал громче.
– Я велю расстрелять вас, Махно. Ваши анархистские бредни суть голые измышления высоколобых болванов. Люди жестоки, жадны и беспринципны. Для святости их нужно дорастить. И их нужно наказывать, когда они совершают ошибки, – он тяжело закашлялся. – Ничего другого русские не понимают. Только кнут и пряник. И казаки ничего другого не поймут.
– Вы не можете говорить за всех казаков, – сказал Махно с легкой усмешкой. – Я больше вам не помощник. Я передам весь наш разговор людям, которых я представляю, и спрошу их, не уйдут ли они со мной.
Он повернулся, чтобы идти.
Внезапно Стальной Царь принял примирительный тон:
– Нелепо, Махно! Мы с вами сражаемся за одно дело. Отправляйте своих пленных в Харьков, куда угодно, если хотите. А вы что думаете, миссис Перссон?
– Я думаю, это показало бы правительству, что казакам не чуждо милосердие, что они вовсе не негодяи и не сброд и что они справедливы. Это было бы доброе дело.
Казалось, она имела на него значительное влияние, потому что он кивнул в знак согласия.
Махно казался не вполне довольным, но он явно думал о безопасности Пильняка и остальных. Он глубоко вздохнул и наклонил голову.
– Я беру на себя ответственность за военнопленных, – сказал он.
Уходя вместе с Махно, Пильняк крикнул через плечо:
– Желаю вам счастья с вашим новым господином, Бастэйбл!
Я знал одно: если я и верен кому-либо, то только миссис Перссон. Я доверял ей.
Когда Махно исчез, Джугашвили начал смеяться.
– Что за нелепый детский театр! Что за спор о жизни нескольких москалей!
Миссис Перссон и я обменялись взглядами. Тем временем Гарри Бирчингтон в точности копировал смех Стального Царя. Ни тот ни другой не имели никакого чувства юмора.
– Верно, что японцы почти разбиты? – спросил я миссис Перссон.
– Разумеется, – ответила она. – Уничтожение их – вопрос нескольких дней. Они уже начали переговоры о перемирии.
– Тогда все эти люди обречены, – сказал я. – Казаки никак не смогут оказать сопротивление всему российскому флоту.
Бирчингтон меня услышал.
– В этом вы заблуждаетесь, старина, – заметил он. – В этом вы очень сильно заблуждаетесь.
Если я не ошибаюсь, миссис Перссон вздохнула.
Глава шестая
Тайное оружие
Когда позднее предводители казаков возвратились к своим людям, Стальной Царь предложил нам всем подняться на верхний этаж и приступить к ужину. У меня еще не было возможности поговорить с миссис Перссон наедине, поскольку все это время меня осаждал Бирчингтон, желая обрисовать мне картину своего спасения при нападении на Рисири. Его пригласили (как он это сформулировал) в Харьков, поскольку он совершил ошибку, признавшись в том, что он – инженер, а русским были нужны инженеры на харьковской железной дороге. Вскоре после этого мой Нервогрыз уже находился в поезде, на который напали бунтовщики. Повстанцы притащили его к Джугашвили, и революционер заключил его в свои объятия.
50 
