52 
– Людям нравятся такие термины. Они придают уверенность, – сказала миссис Перссон саркастически, точно говорила со старым другом.
Я задумался, хорошо ли знает она Махно. Вполне возможно, что он был одним из ее коллег. В анархисте было что-то непривычное и странное. Хотя логика его политических взглядов была для меня чересчур сложной, впечатляла его твердость в том, что касалось основных принципов. Сколько идеалистов с легкостью забывали свои идеалы, как только замечали, что те могут стать причиной их политического поражения. Махно сохранял самообладание и, как мне показалось, почти сознательно противопоставлял себя Джугашвили, который строил свой авторитет на доктринах и маске.
Джугашвили не прекращал провоцировать Махно.
– Ваш род индивидуализма – это преступление самовлюбленной личности против общества, – сказал он. – И, что еще хуже, он будет побежден. А какая польза от революции, которая развалилась?
Махно поднялся из-за стола.
– Здесь невозможно ужинать, – сказал он, поклонился остальным и извинился. – Я возвращаюсь на мой корабль.
В глазах Стального Царя вспыхнула искра торжества, как будто он сознательно инсценировал отступление Махно и долго принуждал того к уходу.
Махно вопросительно взглянул на Демпси, но тот слегка качнул головой и потянулся за водкой.
Анархист вышел. Джугашвили, казалось, улыбался под своей маской.
Демпси нахмурил лоб, когда Махно уходил, Бирчингтон начал трепаться о «рациональном социализме» или о чем-то в том же роде, еще больше нагнетая атмосферу, которая и без того была мрачной.
Несколько секунд спустя мы услышали пистолетные выстрелы. С лестницы донеслись шаги, затем Махно вновь ворвался в комнату. На левой руке кровоточила огнестрельная рана, в правой он держал револьвер. Он направил его в сторону Джугашвили, однако не угрожая ему.
– Ну что, убить? Можете поглядеть, двое из ваших людей застрелены. Я знаю ваши штучки, Джугашвили, – он сделал паузу и сунул разряженный револьвер в кобуру. – Сегодня ночью черные корабли уходят.
Он вышел.
Джугашвили привстал со своего места, в коптящем свете масляных ламп создавалось впечатление, будто металлическая маска постоянно меняет выражение лица. В холодных глазах застыла страстная ненависть.
– Нам он не нужен. Он сражался за наше дело как посторонний. Теперь на нашей стороне Наука. Я намереваюсь завтра представить первое изобретение Бирчингтона.
Бирчингтон выглядел так, будто его застали врасплох.
– Ну, шеф, вы, вероятно, обнаружите, что оно еще не совсем…
– Завтра утром оно будет готово, – заявил «шеф».
Демпси начал проявлять интерес к ходу разговора, хотя он почти не двигался с тех пор, как Махно появился и сделал свое заявление. Уна Перссон теперь задумчиво переводила глаза с одного на другого. Джугашвили подошел к двери и крикнул вниз по лестнице:
– Доставьте сюда профессора!
Миссис Перссон и Демпси, кажется, оба знали, что должно сейчас произойти, но я совершенно растерялся.
Джугашвили ждал у двери, пока не показался маленький седоволосый человечек с круглым пенсне на носу. Он выглядел почти таким же нездоровым, как Демпси. Кожа лица была изъедена язвами, а глаза слезились так ужасно, что он постоянно промокал их красным носовым платком.
– Профессор Марек. Капитана Демпси вы уже знаете, мистера Бирчингтона тоже. Вы знакомы с миссис Перссон? С капитаном Бастэйблом?
Профессор мутно поглядел в нашу сторону и махнул в знак приветствия носовым платком.
– Ваши бомбы готовы, не так ли? И изобретение Бирчингтона тоже, – Джугашвили поковылял к своему месту. – Садитесь, профессор. Выпейте водки, она хорошая. Польская.
Профессор Марек потер щеку носовым платком. У меня было такое впечатление, будто его кожа слезала клочьями.
– Что это за бомбы? – спросил я профессора, больше из вежливости, чем из каких-либо иных побуждений.
– Те же самые, которые я сбросил на Хиросиму, – сказал Демпси с внезапной силой. – Это верно, профессор?
– Бомбы, которые развязали войну? – удивленно спросил я.
– Одна бомба, – Демпси поднял палец. Миссис Перссон ласково положила ладонь ему на плечо. – Одна бомба. Не так ли, миссис Перссон?
– Вы не должны…
– Это был только лишь эксперимент, – заметил профессор Марек. – Мы не могли предвидеть…
Внезапно меня охватила та же дрожь, тот же страшный отзвук узнавания, который я уже однажды пережил в обществе Демпси. У меня было чувство, что я смотрю в зеркало, искажающее мой собственный образ.
52 
