34 
Мы наконец-то устроились, подумала Ингер Йоханне. Теперь мы дома.
— Самое ужасное, — сказала она, потряхивая улыбающейся головой льва с зубным кольцом и разноцветными лентами, — это немотивированность убийств.
Она глубоко вдохнула, отложила игрушку, сняла очки и уголком блузки попыталась оттереть с них брызги жира и следы детских пальцев. Она посмотрела на Зигмунда, близоруко сощурившись, и повторила:
— Убийство, раскрыть которое сложнее всего, — это убийство, совершаемое без мотива. Умный осторожный убийца, у которого нет ни единого основания желать жертве зла. Расследование начинают с того, что находят мотивы преступления. Даже душевнобольного серийного убийцу можно найти, потому что сам абсурд и очевидная случайность выбора жертв будет иметь ту или иную форму — форму скрытого узора, связи. Когда же нет никаких оснований, никаких связей, никакой логики — какой бы она ни была извращенной, — нам ставят мат. Убийца такого типа может оставлять нас в дураках... вечно.
Свеча на подоконнике вспыхнула сильнее и погасла. Ингер Йоханне надела очки и поплотнее закрыла окно.
— Но о таких чудовищах я вообще-то никогда не слышала, — легко сказала она. — Я ложусь спать. У вас есть еще какие-то вопросы, пока я не ушла?
— Никаких.
Рудольф Фьорд мыл ванную комнату.
Было три часа ночи со среды на четверг. Высокий худой мужчина, стоя на четвереньках, тер зубной щеткой с нашатырным спиртом швы плиточного пола. От вони жгло в носу. Он кашлял, ругался, драил пол и споласкивал его горячей водой, обжигавшей руки. Уборка была в самом разгаре. Плиты от раковины до унитаза были теперь обрамлены вычищенными светло-серыми швами, которые отчетливо выделялись на синей со стальным отливом керамике. Странно, что ванная может стать такой грязной меньше чем за полгода. Надо почистить и стены тоже, подумал он, вытирая нос рукой. Вынуть все из шкафов и вымыть ящики. Даже внутренней поверхности бачка не избежать уборки. Оставалось еще много часов, до того как нужно будет идти на работу.
Может, стоило бы снять все книги с книжных полок и пропылесосить их одну за другой. Это помогло бы убить время.
То облегчение, которое он почувствовал после смерти Вибекке — физическое ликующее облегчение субботнего утра, — длилось двенадцать минут. Понимание того, что живая Вибекке, как бы парадоксально это ни звучало, была лучшей страховкой, чем мертвая, буквально выбило его из колеи. Он пробовал подняться с дивана, но ноги его не слушались. Пот катился градом, но ему было холодно. Мысли неслись по кругу. В конце концов ему хватило энергии на то, чтобы сходить в ванную и найти в шкафу одежду для внеочередного заседания фракции.
Они смотрели на него.
Косо.
Рудольф Фьорд поднял зубную щетку.
Щетина превратилась в нечто серое и плоское. Не годится. Он неуверенно поднялся и без особого упорства поискал в мусорном ведре другую. Ничего не нашел. Комок в горле все рос. Он с силой выдвинул один из ящиков и порезался, пытаясь вытащить новую щетку из жесткой пластиковой упаковки. Вонь нашатыря стала невыносимой. Он не мог найти пластырь.
Они действительно смотрели косо.
— Мы хорошие товарищи по партии, — немного натянуто улыбалась Вибекке, когда журналисты слишком настырно пытались выяснить характер отношений между ними. — Мы с Рудольфом прекрасно работаем вместе.
Он пытался дышать глубже. Выпрямил спину. Расправил плечи, втянул живот, как на пляже в прошлом году, прекрасным летом, когда погода была великолепна и ничего еще не было решено. Когда он был уверен, что станет лидером партии, как только старый наконец решит, что пришло время перемен.
Он просто-напросто не мог дышать.
Перед глазами запрыгали красные звезды. Он почти потерял сознание и вышел из ванной, шатаясь и хватаясь руками за стену. В коридоре ему стало лучше, что-то перевернулось в желудке, и он, качаясь, пошел дальше в гостиную, к двери на террасу. Она не открывалась. Пытаясь сохранять спокойствие, он понял, что проблема в петлях, нужно просто немного приподнять дверь, вот так. Кровь рисовала на косяке смешные фигурки. Дверь поддалась.
Ледяной оживляющий воздух ударил ему в лицо. Он открыл рот и вдохнул.
Они смотрели на него странно.
Как это бросается в глаза, думали они наверняка. Как странно, что Рудольфа Фьорда, очевидно, больше всех потрясла жестокая смерть Вибекке Хайнербак.
34 
