42 
— Но она вменяемая?
— Насколько я знаю, рассеянный склероз не поражает мозг.
— Ингвар, ты не отвечаешь на вопрос!
Амунд засунул указательный палец в рот и прижался к деду.
— Ну ладно, — улыбнулся Ингвар, — я же просто тебя дразню.
— Мне нужно с ней поговорить.
— Зачем?
— Я делаю для вас часть работы, Ингвар.
— Неофициально и без каких бы то ни было полномочий. Хватит того, что мне приходится выносить копии документов. На это шеф дал что-то вроде молчаливого согласия. Но я не могу обеспечить тебе...
— Никто не может помешать мне — как частному лицу — навестить пожилую женщину в доме для престарелых, — отчеканила она.
— Зачем ты меня тогда спрашиваешь?
— Мне нужно, чтобы ты посидел с Рагнхилль. Не брать же ее с собой! Есть ли хоть малейшая возможность, что ты придешь завтра домой пораньше?
— Пораньше, — повторил он. — Это во сколько?
— В час? В два?
— Может, у меня получится уйти около половины третьего. Идет?
— Да, пожалуй. Спасибо большое.
— Ты уверена, что не можешь ничего сказать? Признаться, я страшно заинтригован!
— А мне ужасно хочется тебе рассказать, но ты сам научил меня осторожности в разговорах по телефону.
— Ну что ж, тогда мне придется потерпеть. До завтра.
— И положи Амунда в кровать, — сказала Ингер Йоханне.
— Он лежит в своей кровати, — ошеломленно ответил Ингвар.
— Нет. Он спит у тебя на коленях с соской Рагнхилль.
— Что за чушь!
— Уложи мальчика в кровать, Ингвар. И спокойной ночи. Ты самый лучший человек в мире.
— Ты...
— Ой, и еще. Если успеешь, можешь проверить еще кое-что? Постарайся узнать, пожалуйста, не было ли у Фионы перерыва в учебе, когда она училась в гимназии.
— Что?
— Ну, может, она уезжала учиться по обмену или что-то вроде этого. Языковые курсы за границей, длительная болезнь, поездка к тетушке в Австралию — все, что угодно. Это же несложно узнать?
— Ты можешь спросить у ее матери, — озадаченно сказал он. — Раз ты все равно к ней собираешься. Наверняка никто не ответит на такой вопрос лучше нее.
— Я как раз не уверена, что она ответит. Спроси мужа. Или старую подругу. Кого-то из них. Сделаешь?
— Ладно, ладно. Ложись спать.
— Спокойной ночи, мой хороший.
— Я серьезно. Ложись спать. Хватит сидеть над бумагами. Они никуда не убегут. Спокойной ночи.
Он положил трубку и так осторожно, как только мог, поднялся с низкого мягкого дивана. Он чуть не потерял равновесие и крепче сжал Амунда. Мальчик захныкал, но продолжал спать на его руках.
— Не понимаю, почему все считают, что я тебя слишком балую, — прошептал Ингвар. — Просто не понимаю.
Он отнес мальчика в гостевую комнату, положил его на кровать к стенке, разделся, надел пижаму и лег к нему спиной.
— Деда, — пробормотал мальчик сквозь сон, гладя Ингвара по шее.
Они проспали девять часов подряд, и Ингвар почти на час опоздал на работу.
Тронд Арнесен позаботился о том, чтобы и фонарь у калитки, и светильник на веранде починили до того, как он вернется обратно в тот маленький дом, который теперь стал его собственностью. И все равно темнота за окном казалась опасной. Брат предложил пожить с ним первые дни. Тронд отказался. Он должен взять себя в руки и решительно вступить в свою одинокую жизнь. Это его дом, хотя он и переехал сюда всего несколько месяцев назад. Вибекке была немного старомодна и не хотела съезжаться, пока они не назначат дату свадьбы.
Он пытался избегать окон и задернул шторы прежде, чем по-настоящему стемнело. Между ними оставались угрожающие черные щели.
Телевизор мерцал с отключенным звуком. Вибекке подарила ему на день рождения огромную плазменную панель. Слишком расточительно, у них не было на это денег после ремонта. Будешь смотреть футбол, улыбнулась она, открывая дорогое шампанское. Ему исполнилось тридцать, и они договорились, что попробуют осенью зачать ребенка.
Не то чтобы он хотел смотреть телевизор, просто немые люди на экране создавали ощущение присутствия и немного успокаивали его тревогу. Он несколько часов ходил из комнаты в комнату, садился, трогал разные вещи, вставал, шел дальше, беспокоясь по поводу того, что он найдет за следующей дверью. В ванной он чувствовал себя в безопасности. Там было тепло и не было никаких окон, поэтому он закрыл дверь и пробыл там почти час. Заставил себя принять ванну, словно оправдывая таким образом попытку найти защиту от страха и одиночества в доме, в котором он сейчас, в половине одиннадцатого вечера в понедельник, шестнадцатого февраля, не мог понять, как ему дальше жить.
42 
