Миллеры, как видно, давно махнули на свой палисадник рукой. Он весь зарос травой высотой фута три, из которой выглядывают остовы странных механических конструкций. Мы знаем, что у них есть собака, потому что собачьи кучки встречаются нам на каждом шагу, однако мы ни разу ее не видели. Пи-Джей считает, что однажды собака заблудилась в траве, да так и не смогла вернуться домой, и с тех пор питается кузнечиками и кусочками, откушенными от почтальонов.
Или от маленьких мальчиков.
Единственной видимой приметой праздника служит приклеенная к окну записка, адресованная молочнику. На листке бумаги написано от руки: «В рождественский сочельник – два молока». «Сочельник» Миллеры пишут через букву «а».
Мы идем к дому по растрескавшемуся асфальту дорожки и стучим дверным кольцом. Сначала никто не отзывается, потом из гостиной доносится сочная брань. Мы слышим приближающиеся к двери шаги и на всякий случай отходим подальше.
Дверь открывается, и на пороге появляется мистер Миллер. Он очень рассержен. Несколько мгновений он глядит на нас с недоумением, потом говорит:
– А-а, гимны петь пришли? Так что ж не поете, недоноски?
– Видите ли, сэр, мы не…
– Если вы думаете, что я дам вам хоть пенни просто так, то вы ошибаетесь. Ну-ка, пойте гимны, иначе вместо денег я вам еще горячих подсыплю! Современная молодежь совершенно не хочет трудиться – хочет, чтобы ей поднесли все на блюдечке, вот в чем проблема! Не то что фении – эти знают, что делают. По телевизору все время передают, как они вкалывают, а потом поют и танцуют эти свои ирландские танцы. Они нас просто вытесняют. Вытесняют, ассимилируют, поглощают! Взять хотя бы Куиннов! У них уже десять сопляков, а Ширли опять на сносях! Вот они будут петь, да еще как будут. Стараться будут, из кожи вон лезть, чтобы заработать лишний медяк, да только напрасно – от меня они и гроша не получат. Я их угощу разве что ведром холодной воды, чтобы впредь неповадно было, хе-хе!
– Мы вообще-то насчет стрижки, мистер Миллер, – с беспокойством вставляет Пи-Джей.
Мистер Миллер косится на нас и, наклонив голову набок, надолго задумывается.
– Ах да, конечно, – говорит он наконец. – Проходите. Я сейчас позову Мэри.
Пи– Джей слегка толкает меня в спину, ему хочется, чтобы я вошел первым.
– Ступайте сразу на кухню, – добавляет мистер Миллер.
Мы идем по коридору мимо знакомых военных фотографий и картин, изображающих битву на реке Войн. Картины написаны самим хозяином дома и поражают полным и неизменным отсутствием даже намека на какие-либо способности. Мистер Миллер придерживается нетрадиционных взглядов на перспективу и основные законы создания художественных образов. На его картинах король Вильгельм больше похож на спившегося Ринго Стара, чем на привычный образ великолепного Короля Билли, открытки с портретами которого можно купить в протестантских кварталах почти на каждом углу. Католического короля Иакова мистер Миллер всегда старается изобразить злым и коварным, но человеку постороннему бывает трудно разобраться, который из королей больше напоминает нормальное человеческое существо.
Пи– Джей, впрочем, старается воздерживаться от каких-либо замечаний. Как-то раз он попытался прокомментировать сюжет одной из картин и в течение следующих сорока минут был вынужден слушать подробный рассказ о том, что вдохновило мистера Миллера на написание данной картины и почему он почувствовал себя обязанным взяться за кисть.
Пи– Джей вталкивает меня в кухню, входит сам, и мы рассаживаемся рядком у стола.
– Она сейчас спустится, – говорит мистер Миллер и, включив свет, снова выходит в гостиную, оставляя нас одних.
Сквозь открытые окна в кухню врываются запахи улицы, искушая нас соблазнами внешнего мира. Кто-то готовит жаркое, и мы чувствуем аромат грудинки и поджаристой хлебной корочки. В воздухе вьется мошкара; несколько переживших первые заморозки ос с басовитым гудением перелетают с травинки на травинку в запущенном саду Миллеров.
– Может, сделаем ноги, пока не поздно? – предлагает Пи-Джей. – Выберемся через заднюю Дверь да махнем через забор, а?
Я смотрю на него с презрением.
– Ты что, с дуба рухнул? – говорю я. – Старый мистер Миллер нас тут же застрелит.
– Как это – застрелит?
– Обыкновенно. Из ружья.
– Нет у него никакого ружья.
– Он же в этих, в боевой дружине… – говорю я, понижая голос до шепота.