84 
— Людей. Но не мертвых. Еще не мертвых. Я попал в комнату, где они лежали плотными рядами. Дети, старики, женщины, мужчины. Все больные. Вонь стояла невыносимая. Я сбежал. Но не мог преодолеть искушения прийти туда еще раз. Почему они там лежали? Тогда-то я понял, что угодил в самую чудовищную западню, в какую может попасть человек. Западню, где не видишь того, что видишь, не реагируешь на то, что делаешь. Я вернулся, чтобы постараться понять, почему больных людей прячут в подвале. Подойдя ближе, я услышал душераздирающие крики — из соседней комнаты. Я не знал, что делать. Что происходит? Никогда в жизни я не слышал подобных криков. Внезапно они прекратились. Где-то хлопнула дверь. Я спрятался под столом. Видел, как мимо мелькают белые ноги и белые халаты. Потом я нашел комнату, откуда шли крики. На столе лежал мертвец. Мертвая женщина, наверно, лет двадцати. Она была разрезана так же, как я резал своих обезьян. Я сразу сообразил, что ей заживо удалили печень и почки. Выскочил оттуда как ошпаренный и целую неделю не ходил в лабораторию. Однажды ко мне пришел человек с письмом от доктора Леванского, который угрожал мне и требовал, чтобы я вернулся. У меня не хватило мужества ослушаться его. Доктор Леванский не рассердился, был приветлив, и это меня озадачило. Он спросил, почему меня так долго не было, и я сказал правду, сказал, что видел больных и женщину, распоротую живьем. Доктор Леванский объяснил, что она была под наркозом и боли не чувствовала. Но я слышал ее крики. Он врал мне прямо в лицо, вся его приветливость была притворством. Он рассказал, что с помощью больных они пытаются создать новые лекарства и все происходящее в лаборатории должно храниться в тайне, потому что многие охотятся за секретами тайных разработок. На мой вопрос, что за болезни они хотят вылечить и чем страдают больные, он ответил, что болезнь у всех одна и та же — лихорадка, вызванная желудочной инфекцией. Тут я сообразил, что он солгал второй раз. Побывав в комнате с носилками, я заметил, что болезни у всех у них разные. По-моему, их сознательно заразили, отравили, привили им болезни, чтобы затем попытаться их излечить. Думаю, их использовали как шимпанзе.
— Что было с тобой потом?
— Ничего. Доктор Леванский оставался благожелательным. И тем не менее я сознавал, что с меня не спускают глаз. Я видел то, чего не должен был видеть. Потом пошли слухи, что в окрестностях Леопольдвиля пропадают люди и что исчезают они в лаборатории. Шел пятьдесят седьмой год, когда, собственно, никто не знал, что будет со страной. Однажды утром я, не строя никаких планов, проснулся и решил удрать. Я был уверен, что в один прекрасный день сам попаду в подвал, меня привяжут кожаными ремнями к столу и взрежут живьем. Я не мог оставаться. И ушел. Сперва попал в Южную Африку, а после — сюда. Теперь я знаю, что был прав. Лаборатория проводила опыты и на шимпанзе, и на живых людях. Разница между генетической массой шимпанзе и человека составляет всего три процента. Но уже тогда, в пятидесятые годы, ученым хотелось сделать шаг вперед, вернее, три шага, последние три шага. Они пытались искоренить разницу.
Аделинью замолчал. Порывы ветра рвали кровельные листы. От влажной земли шел запах гниения.
— Я приехал сюда. Много лет работал в здешней больничке. Сегодня у меня есть поля, жены, дети. И я пишу картины. Но я следил за происходящим, мой кубинский друг, доктор Рауль, сохраняет для меня все медицинские журналы. Я читаю их и вижу, что и сегодня людей используют как подопытных кроликов. Говорят, и в этой стране тоже. Многие, конечно, отрицают это. Но я знаю то, что знаю. Конечно, я человек простой, но кое-какие знания приобрел.
Тучи рассеялись, начало припекать солнце. Луиза посмотрела на собеседника, ее знобило.
— Тебе холодно?
— Я думаю о твоем рассказе.
— Лекарства — это сырье, которое может стоить не меньше, чем редкие металлы или драгоценные камни. Поэтому нет пределов тому, на что способны люди от жадности.
— Расскажи, что ты слышал.
— Я все тебе рассказал. А слухи ходят разные.
Он не доверяет мне. По-прежнему боится западни, которая едва не погубила его в далекие 50-е годы, в дни его молодости.
Аделинью встал. С болезненной гримасой выпрямил ноги.
— Старость доставляет страдания. Кровь застаивается в жилах, ночные сны внезапно теряют цвет. Хочешь посмотреть остальные картины? Я пишу и тех, кто навещает меня, получается вроде групповых фотографий, которыми увлекались раньше. Правильно ли я догадался, что ты учительница?
84 
