Последние отзывы

  55  

— А почему не доходит?

— Так сказывал же. То стихи для царицы молодой писал, то жалобы самолично читает. Земля у нас, сам знаешь, обширная, народу несчитано, жалоб много. Читать — не перечитать. До иного руки и не дойдут. Да ты кушай, княже, кушай. Ох, совсем я тебе зубы заговорил… — Боярин выдернул из перламутровых ножен кинжальчик с усыпанной жемчугами эмалевой рукоятью, задумчиво покрутил его в руках, после чего решительно придвинул к себе блюдо с запеченным молочным поросеночком. Ни блюд, ни тарелок, ни даже ломтей хлеба^[13] для еды на столе не имелось, а потому Зверев вытянул из замшевого чехольчика свою скромную серебряную ложку и решительно нацелился ею в заливное из щечек судака.

Слегка подкрепившись и опустошив на пару с гостем первый кувшин вина, дьяк решил возобновить разговор и, раскинувшись в кресле, вальяжно спросил:

— Что за нужда привела тебя ныне в Москву, князь Андрей? Не могу ли чем помочь в хлопотах твоих?

— Вкусная рыбка, — похвалил заливное Зверев, оттягивая время. Над «легендой», оправдывающей его столь спешный визит в столицу, он как-то не подумал, а правду говорить не хотел. Потом ведь придется объяснять, откуда и как он узнал про заговор. — Угощение царскому столу впору.

— Так государь подмены и не заметил, — довольно улыбнулся хозяин.

— Кстати, о государе, — нашелся Андрей. — Год тому назад он отцу моему двести рублей пожаловал на выкуп мой из татарского плена. А я, грешен, сам из него вырвался. Так что хотел я царя поблагодарить за милость его, а заодно узнать, нужно ли возвращать серебро в казну.

— Да ты, никак, обезумел, друже! — всплеснул руками дьяк. — Как можно в казну выбрасывать то, что уж к тебе в мошну попало?! Прости, конечно, Андрей Васильевич. Вырвалось.

— А коли спросит кто: каково мне в неволе басурманской было? Мне что, из-за этих двухсот монет позор на душу брать, врать да выкручиваться?

— Тоже верно, княже, — вскинув брови, согласился боярин Кошкин. — Ну да делу твоему помочь несложно. Завтра Иван Простой, в Успенском соборе торжественная литургия за воинов, живот свой за Русь на поле бранном отдавших. Государь туда с боярами думными проследует, а поперва в думной палате с ними встретится. Я тебя туда проведу, ты с благодарностью своей поклонишься, опосля Иоанн Васильевич на службу отправится, а мы с тобой пообедать к боярину Катанину поедем. Вспоминал он тебя намедни, спросить о чем-то хотел. Вот и свидитесь… О Господи, пост же завтра! — спохватился Иван Юрьевич, перекрестился и принялся ловко разделывать поросячью голову.

«Иван Простой, — порылся в памяти Зверев. — Кажется… Кажется, это одиннадцатое сентября. День поминовения павших воинов и он же — день, когда Саломия выпросила у Ирода голову Иоанна Крестителя. Нельзя есть ничего круглого, ничего напоминающего голову и брать в руки нож. Такой вот пост».

Почему-то сразу захотелось слопать большую бычью башку: оттяпать уши, ровно нарезать язык, вычерпать вареные мозги, зажевать шершавым носом. Но князь Сакульский сдержался и ограничил себя лишь целиком запеченными перепелками с хрустящими ребрышками. Закончил он ужин столь банальной, но давно не встречаемой им на застольях селедочкой, жирной и влажной, присыпанной колечками репчатого лука и чуть сдобренной анисовым маслом. К этому времени третий кувшин подходил к концу, и глаза хозяина, уставшего за день не меньше гостя, заметно осоловели.

— Нам ведь поутру во дворец, — вспомнил боярин. — Стало быть, надобно и поспать маненько. Эй, Осип! Ты это… Настюху сюда позови. Бо гостю моему самому тяжело искать будет.

Когда же в трапезную прибежала служанка лет двадцати, рыжая и конопатая, в платочке на волосах и легком сарафане, Кошкин распорядился:

— Светелка княжеская… Ну ты знаешь. Ты это, проводи гостя, посвети там ему. Проверь, чтобы все лепо там…

— Сделаю, батюшка боярин, — поклонилась холопка и взяла со стола трехрожковый подсвечник.

Вслед за ней Зверев опять долго петлял по коридорам, все более убеждаясь в том, что сам поутру выбраться из этого лабиринта не сможет, потом по витой лестнице поднялся на третий этаж. Дверь в конце ступеней открывалась прямо в выстеленную коврами комнату с двумя сундуками, небольшим столом, пюпитром, парой скамей и широкой постелью под балдахином.

Поставив подсвечник на стол, девка сложила покрывало и принялась старательно расправлять постель, взбивать подушки — не просто повернувшись к князю своими ягодицами, но еще и постоянно ими виляя. Андрей, не стерпев такого грубиянства, подошел ближе, крепко сжал руками выставленные округлости. Настя на это как-то совсем не отреагировала, продолжила заниматься своим делом, лишь замедлила немного движения. Зверев слегка приподнял подол сарафана, снизу вверх провел по ногам ладонями, а потом просто развернул холопку и опрокинул ее на спину. Служанка закинула голову и с готовностью отдалась княжеским ласкам.

  55