— Ему холодно?
— Да… Но не очень… На нем шапка… солдатская шинель…
— Он разве не знает, что война давно закончилась? Почему он не сдастся властям?
— Он боится.
— Боится? Но кого?
— Русских.
Орелин растет в этой атмосфере ожидания и мистификаций. Иногда, стоя за прилавком магазина, она видит человека в военной форме на другой стороне улицы, и ее сердце вдруг замирает. Не отец ли? Но офицер проходит, не замедлив шага, и ей приходится снова запасаться терпением и снова вглядываться в лица незнакомых мужчин. По прошествии многих лет правде наконец удастся проложить дорогу к ее разуму. Она пытается открыть глаза матери на эту плутовскую игру. Но бесполезно. Понадобится еще много сеансов у ясновидящей, прежде чем пленник из Польши прекратит свое бесконечное странствие внутри светящегося шара.
Между тем Орелин сделала открытие: у нее есть голос. Слабенький голос, но с многообещающим тембром. Когда она напевает песенки, услышанные по радио, ее приятно слушать. Но кто ей сказал об этом? Преподаватели из расположенной неподалеку консерватории? Конечно же нет. Они не заходят в галантерейную лавку. Это говорят молодые люди, они утверждают, что у Орелин талант. И у них есть причины так говорить: каждый раз, когда ей сообщают об этом, Орелин краснеет, и ее молодая грудь вздымается от волнения. Да уж, только для того, чтобы поймать смущенный взгляд голубых глаз и угадать трепетание под платьем, все озорники департамента, сколько их ни есть, готовы сравнивать девушку с Корой Вокер и Эдит Пиаф.
Итак, едва освободившись от лжи своего детства, Орелин мечтает о триумфе на сцене и в кино. Но она не берет уроков, чтобы поставить свой голос, сделать его гибким и сильным и мало-помалу овладеть им. Она понятия не имеет ни об упражнениях, ни о требованиях, предъявляемых вокальным искусством, ни о часах отчаяния, когда сомнения сдавливают горло.
Я достаточно настрадалась от сравнения с Орелин, достаточно ей завидовала и подражала, чтобы теперь, оглядываясь назад, с полным правом утверждать, что ее красота, которая уничтожала меня и отодвигала в тень, сослужила ей плохую службу. И не надо задним числом обвинять меня в злопамятности, ведь это не я установила правила игры. Всякий раз, когда мы входили в кафе, разве при моем появлении, а не при ее стихали разом все разговоры? И кто тому причиной? Почему это ее, а не меня пастухи всегда сажали на круп своих лошадей, когда мы вместе ходили на праздник клеймения скота в дельту Роны?
Я думаю, что первый, кто мог похвастаться тем, что обладал Орелин, был один цыган из Сент-Мари-де-ла-Мер. Он был женат и сочинил в ее честь песню, которую до сих пор еще можно услышать в тех краях:
- О, как же горько, ангел мой,
- хотя б на миг тебя терять,
- когда уходишь ты домой,
- с тобой я встречи жду опять.[9]
Месяц спустя она появилась рядом с молодым Баррелем, сыном погонщика из Виллара. Затем ее часто видели на мотороллере позади Абеля Бюиссона, сына того хирурга, который удалил мне аппендицит. Абель, готовившийся к экзаменам на степень агреже[10] по классической филологии, был первым человеком, которому она доверила тайну о погибшем отце. Его ответ слово в слово она пересказала мне тем же вечером, и сегодня, наверное, я одна помню его:
— В прошлом каждого из нас есть погибший солдат. Одни узнают об этом слишком рано. Другие проводят всю жизнь в ожидании. Ты узнала правду в самый подходящий момент.
Хотя, насколько я знаю, она ничего не имела против Абеля и ставила его намного выше остальных своих поклонников, эта связь длилась не дольше, чем предыдущие увлечения.
Ее непостоянство смешило нас обоих. Ей в то время было девятнадцать лет, мне четырнадцать. Я старалась подражать ей во всем: копировала ее походку, жесты, пыталась воспроизвести легкость ее движений, свойственную ей одной манеру останавливаться посреди залитой солнцем улицы и откидывать голову назад (у меня и сейчас это получается неплохо). Я наблюдала, как она курит тонкие сигареты, которыми ее угощал один старый грек с площади Озерб. Иногда я делала затяжку и сразу же начинала задыхаться. Она никогда не смеялась надо мной, только снисходительно и немного грустно качала головой, как бы говоря: «Вот видишь, ты еще слишком мала для этого, ты не умеешь. Но ничего, придет и твое время».
Иной раз я просила у нее пудреницу с квадратным зеркальцем внутри, которая открывалась нажатием маленькой кнопочки. И она неизменно отвечала:
9
Перевод Е. Пучковой.
10
Агреже — во французской образовательной системе кандидатская степень, дающая право зачисления в преподавательский штат лицея и некоторых университетских факультетов. (Прим. перев.)