Быстро подобрав нужную отмычку, она вошла и закрыла за собой дверь. Прошла в пустые комнаты. Все было прибрано, как и накануне. Мойка пуста. Анна была очень пунктуальна. Если они договорились на определенное время, а ее нет, значит, что-то случилось. Только что? Линда села на диван, на тот же самый, где сидела вчера. Итак, Анна считает, что видела на улице своего исчезнувшего отца. Теперь исчезает она сама. Это, разумеется, как-то связано. Как? Возвращение отца — возможно, только плод Анниного воображения. А исчезновение самой Анны — тоже воображение? Она долго сидела и пыталась представить, что же могло произойти. Хотя, впрочем, она все-таки ждала, что Анна вот-вот появится — мало ли что: могла опоздать или просто забыть.
Аннино странное отсутствие словно стало кульминацией этого дня, начавшегося для Линды очень рано. В половине восьмого она пошла в полицию, чтобы встретиться с Мартинссоном, давнишним сотрудником Курта Валландера, приставленным к ней в качестве старшего наставника. Не то чтобы работать с нею вместе — нет, Линде, как и другим аспирантам, предстояло начать со службы в отделе охраны порядка и патрулировать улицы на машине в составе разных экипажей. Но к Мартинссону в случае чего она могла обратиться. Линда помнила его с детства. Тогда Мартинссон и сам был как большой ребенок — самый молодой из отцовских сотрудников. Отец рассказывал, что Мартинссон нередко не выдерживал и несколько раз даже собирался уйти из полиции. За последние десять лет отцу не однажды приходилось уговаривать Мартинссона не увольняться.
Линда спросила отца, вмешивался ли он каким-то образом в решение руководства во главе с Лизой Хольгерссон назначить Мартинссона ее наставником. Нет, уверенно ответил он. Во всех делах, касающихся Линды, он старался держаться как можно дальше. Линда слушала его с недоверием. Она больше всего боялась именно этого — что он станет вмешиваться в ее работу. По этой причине она до последнего сомневалась, стоит ли ей брать направление в Истад или поискать работу в другом месте. Когда они писали заявление, где бы они предпочли работать после окончания школы, она в качестве альтернативы Истаду указала Кируну и Люлео,[5] то есть по возможности подальше от Сконе. И все же вернулась в Истад, все остальное в конце концов оказалось нереальным. Потом она сможет поехать куда угодно — если, конечно, и в самом деле собирается прослужить всю жизнь в полиции. Последнее далеко не очевидно. Раньше, у предыдущих поколений, так, возможно, и было, но за годы обучения в Высшей школе полиции они с товарищами не раз обсуждали этот вопрос — они не обязаны посвятить службе в полиции всю свою жизнь. Ведь опыт, приобретенный в полиции, позволит устроиться кем угодно — от телохранителя до руководителя службы безопасности на предприятии.
Мартинссон встретил ее в вестибюле. Они прошли в его кабинет. На столе стояли фотографии двоих его детей и приветливо улыбающейся жены. Линда тут же прикинула, чью бы фотографию ей поставить на своем письменном столе. Мартинссон рассказал, что ей предстоит. Для начала она будет патрулировать улицы с двумя другими коллегами, уже давно служащими в истадской охране порядка.
— Оба славные ребята, — сказал Мартинссон. — Экман иногда кажется усталым и вялым, но когда доходит до дела, тут ему нет равных — предусмотрителен и инициативен. Сундин — прямая противоположность. Он может тратить массу энергии на пустяки. Иной раз, как в старые времена, остановит прохожего за переход на красный свет. Но он тоже прекрасно понимает, что это значит — быть полицейским. Так что будешь кататься с двумя очень и очень опытными дяденьками.
— А как они смотрят на то, что я женщина?
— Если ты выполняешь свои обязанности, им и дела нет, какого ты пола. Всего только каких-нибудь десять лет назад все было по-другому.
— А отец?
— А что — отец?
— Я — его дочь.
Мартинссон подумал, прежде чем ответить.
— Разумеется, есть и такие, что только и ждут, что ты опростоволосишься. Но ты, думаю, догадывалась об этом, когда брала направление сюда.
Потом они почти час обсуждали «ситуацию» в истадской полиции. «Ситуация» — это слово Линда слышала сколько себя помнила. Еще в детстве, играя под столом, она постоянно слышала, как папа под звон бокалов обсуждает с кем-нибудь эту вечно невыносимую «ситуацию». Она ни разу не слышала, чтобы «ситуация» была терпимой. Причин плохой «ситуации» было множество: скверно сидящее новое обмундирование, радиосвязь в полицейских машинах, набор персонала, идиотские директивы из центра, опасные тенденции в кривых преступности; все вызывало тревогу и раздражение. Быть полицейским, подумала Линда, значит каждый день вместе со своими коллегами, занимаясь борьбой с преступностью и наведением порядка, оценивать, как «ситуация» изменилась со вчерашнего дня и что может ждать завтра. Этому нас не учили. Как действовать на улицах и площадях, я имею представление, во всяком случае теоретическое, а вот как научиться оценивать «ситуацию», я не имею ни малейшего понятия.