Способен на что? — подумала она и пошла на кладбище. Ряды могильных камней напоминали библиотечные полки. Каждый камень — как обложка. Вот тут лежит фермер Юхан Людде, похоронен девяносто лет назад, вместе со своей женой Линнеей. Но Линнее был только сорок один год, когда она умерла, а Юхан дожил до семидесяти шести. В каждой такой заброшенной могиле — история, подумала она, глядя на порыжевший и высохший букет у подножия памятника. Она продолжала читать надписи, как заголовки на обложках книг. Представила свой собственный памятник, памятник отца, всех своих друзей. Но памятника Биргитты Медберг представить не смогла.
Один замшелый камень лежал в высокой траве. Линда присела на корточки и соскребла мох. София, 1854–1869. Ей было пятнадцать лет. Может быть, она тоже залезла на мост, но никого не нашлось, чтобы ее остановить?
Она пошла дальше. Вспомнила про рощу, что показал ей отец, где вместо могильных камней были деревья. А как бы выглядело ее кладбище? В ее воображении возник пейзаж, виденный ею на экскурсии по стокгольмским шхерам. В самой дальней его части, за Мойей, где крошечные каменные островки торчали прямо над поверхностью воды. Шхеры. Каждый утес, каждый камень мог бы стать как отцовские деревья. Камни, утесы, смерть. Фарватер и мигающие огни маяков.
Она круто развернулась и почти побежала прочь. Надо сторониться смерти, подумала она. Если ее звать, она придет. Вдруг открылись церковные двери. Но это была не смерть, а тот же самый сторож. Теперь на нем была куртка и кепка.
— Кто была София? — спросила Линда.
— У нас здесь четверо лежат с таким именем. Две старухи, одна умерла в тридцать, и одна девочка. Пятнадцати лет.
— Я про нее и говорю.
— Я знал когда-то, но теперь почти все позабыл. По-моему, она умерла от чахотки. Родители нищие, отец калека… по-моему, так. У них на похороны и денег не было, община помогла. Но за камень заплатил один из лестарпских купцов. Тут же, понятное дело, пошли слухи.
— Какие слухи?
— Что он якобы наградил ее ребенком. И, чтобы не мучиться угрызениями совести, оплатил надгробье. Но наверняка утверждать нельзя.
Линда проводила сторожа до его машины.
— Неужели вы помните всех мертвых? Что с кем случилось?
— Ну, не всех. Но многих. И потом, не забудь, что могилы перекапывались. Под одними покойниками лежат другие, совсем уже древние… Даже у мертвых есть свои поколения, разные, так сказать, этажи в саду смерти. Но шепот я слышу.
— Какой шепот?
— В привидения-то я не верю. Но шепот между камней — да, это-то я слышу. Хорошо, если бы можно было выбирать, кто с тобой рядом. Лежать-то долго. Кому хочется иметь под боком какую-нибудь старую сплетницу? Или болтливого старикашку — ни рассказать ничего толком не может, ни язык держать за зубами… Шепчут, шепчут, все время шепчут… Тут и вправду поверишь, что некоторые покойники повеселее других будут.
Он отпер машину и посмотрел на Линду, прикрывая рукой глаза от солнца:
— А ты кто?
— Я ищу мою близкую подругу.
— Хорошее дело. Искать близкую подругу. Да еще в такую погоду — денек-то какой! Надеюсь, найдешь.
Он улыбнулся:
— А в привидения, как сказано, я не верю.
Линда проводила глазами удаляющуюся машину.
Я-то верю в привидения, подумала она. Но как раз то, что я в них верю, убеждает меня в том, что их нет.
Она оставила машину, зашла за церковь — и почти сразу обнаружила красную метку на дереве. Она свернула на тропинку, довольно круто сбегающую вниз. Дом был старый и обветшалый. Деревянная, выкрашенная в темно-красный цвет пристройка, остальное строение каменное, белое. Крышу не раз латали — черепица была разного цвета. Она остановилась и огляделась. Стояла полная тишина. Заросший травой ржавый трактор у яблочного сада. Дверь открылась. Женщина в белом платье направилась прямо к Линде. Как же она обнаружила ее присутствие? Никто ведь не встретился по дороге, и здесь, за густыми деревьями, ее не должны были заметить. Но женщина шла прямо к ней и улыбалась. Примерно моя ровесница, определила Линда.
— Мне кажется, тебе нужна помощь, — сказала женщина. Она говорила не то с датским, не то с английским акцентом.
— Я ищу свою близкую подругу. Анну Вестин.
Женщина снова улыбнулась:
— У нас тут нет имен. Пошли со мной, может, ты ее и найдешь.
Почему-то от звука ее приятного, ласкового голоса Линда насторожилась. У нее возникло чувство, что ее заманивают в ловушку. Но она все же последовала за незнакомкой. Та открыла дверь, и они очутились в прохладном полумраке. Все перегородки в доме были убраны, стены побелены. Пол из широких досок, никаких ковров. И мебели никакой, только на торцевой стене, между сводчатых окон с тяжелыми железными украшениями, висел темный деревянный крест. Вдоль стен, прямо на полу, сидели люди. Глаза ее не сразу привыкли к темноте. Ей надо долго адаптироваться — этот недостаток она обнаружила у себя еще в Высшей школе полиции. Она даже пошла к окулисту. Но никакой болезни он не обнаружил, просто это была ее индивидуальная особенность — длинный стартовый и тормозной путь при переходе от света к темноте и обратно.