Линда неподвижно стояла посреди комнаты. Тот человек, которого она видела вчера против света. Думала, что это отец Анны. Он пришел сюда. А сегодня здесь никого нет.
Она поехала в Раннесхольм. Ей сказали, что отец в замке, проводит совещание. Под дождем она дошла до замка и уселась в большом холле. И вдруг вспомнила последние слова Маргареты Ульссон — об Анне Вестин не стоит беспокоиться. Она под защитой Бога и земного ангела-хранителя по имени Гавриил. Почему-то это ей показалось важным, только она не могла сообразить почему.
25
Линда не переставала удивляться своему отцу. Или, вернее сказать, она не переставала удивляться тому, что каждый раз удивляется — как может он, с его твердыми привычками, быть таким переменчивым? Вот и сейчас она удивилась, когда увидела, как он появился в холле Раннесхольмского замка и направился к ней. Он же устал, подумала она, устал, раздражен и встревожен. И, несмотря на все это, явно в духе. Он опустился на диван рядом с ней и рассказал какую-то дурацкую историю, как он однажды забыл в ресторане перчатки, а ему в качестве возмещения предложили сломанный зонтик. Он что, тронулся, что ли, подумала она. Но потом отец пошел в туалет, а подошедший Мартинссон сказал, что да, отец очень даже в духе — скорее всего, по поводу того, что его дочь вернулась в родной город. Когда отец вернулся, Мартинссон тут же попрощался и ушел. На этот раз отец плюхнулся на диван так, что старые пружины застонали. Она рассказала, что видела Стена Видена.
— Он держится потрясающе, — сказал он, когда она замолчала. — Он напоминает Рюдберга — тот тоже спокойно ждал конца. Я склонен думать, что это особая милость, на которую можно только надеяться — человек в решающие минуты оказывается сильнее, чем кто-либо, да и он сам, мог ожидать.
Несколько полицейских с грохотом тащили ящики с каким-то криминалистическим оборудованием. Потом опять все стихло.
— Как идут дела? — осторожно спросила Линда.
— Плохо. Вернее, медленно. Чем страшнее преступление, тем сильнее нетерпение, хотя именно в таких случаях терпение необходимо больше всего. Я знал одного полицейского в Мальмё, его звали Бёрч, он всегда сравнивал работу следователя с работой хирурга. Во время сложной операции нетерпению места нет. Нужно время, спокойствие — и, главное, терпение. Так же и у нас. Бёрч тоже погиб. Утонул в лесном озере. Купался, судорога, и некого было позвать на помощь. Что ему там было делать, в этом озере? Надо было думать, прежде чем лезть в холодную воду… так многие скажут, но его не вернешь. Люди все время мрут. А, глупости это все. Ясное дело, люди постоянно рождаются и умирают, только это яснее видишь, когда стоишь первым в очереди. Отец умер, и я оказался в первых рядах.
Он замолчал и посмотрел на свои руки. Потом повернулся к ней. Он улыбался.
— Что ты спросила?
— Как идут дела.
— Ни следа, ни мотива, ни преступника. Мы понятия не имеем, кто был в этой лачуге.
— И что ты предполагаешь?
— А вот этот вопрос ты не должна задавать никогда. Никогда не спрашивай про то, что я предполагаю — только про то, что я знаю или о чем я догадываюсь.
— Мне же интересно.
Он демонстративно вздохнул:
— Ну хорошо, для тебя сделаю исключение. Я предполагаю, что Биргитта Медберг случайно, бродя по своим старым пилигримским тропам, заблудилась и наткнулась на эту хижину. И тут кто-то либо со страха, либо от ярости набросился на нее и убил. Но расчленение трупа усложняет дело.
— Нашли тело?
— Сейчас прочесывают озеро драгой. Собаки рыскали по всему лесу. Пока ничего. На все это требуется время.
Он приподнялся на диване, как будто ему уже надо было спешить.
— Судя по твоему виду, у тебя тоже есть что мне рассказать.
Линда передала ему содержание своих бесед с шахматистом и Маргаретой Ульссон и рассказала о доме за церковью в Лестарпе, стараясь не упустить ни одной детали.
— Слишком многословно, — дав ей закончить, наставительно сказал он. — Все то же самое можно было рассказать намного короче.
— Я работаю над этим, — нетерпеливо сказала Линда, — ты понял хоть что-то из того, что я сказала?
— Да.
— Значит, по крайней мере за содержание мне зачет поставят.
— «У» с минусом, — сказал он.
— Что это еще за «У» с минусом? — удивилась она.
— Почти удовлетворительно. Когда я учился в школе, «У» с минусом была самая низкая из положительных оценок. Дальше шла «Н» — неудовлетворительно.